Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удивительно, как легко я подстраиваюсь под его темперамент и отвечаю с не меньшим энтузиазмом. Как будто мы всегда только этим и занимались, что целовали друг друга, а сегодня достигли идеальной гармонии. Или в прошлой жизни мы уже были вместе, а сейчас наши души узнали друг друга и посылают сигналы в тела. Иначе я не могу объяснить, почему мне так хорошо, что не хочется останавливаться. Слишком хорошо!
Нас неожиданно ослепляют включенные фары из машины напротив. Я вздрагиваю и зажмуриваюсь. Леша слегка отстраняется от меня, но не выпускает из объятий.
— Соррян, ребят! — из окна Тойоты высовывается мужская лохматая голова. — Не хотел вас отвлекать, но мне домой надо, а вы тут, походу, надолго…
— Едь давай уже! — ворчит Соколов хриплым голосом и возвращает все внимание ко мне. — Весь кайф испортил.
Он смотрит на меня опьяненным взглядом и улыбается. У меня сердце замирает от нежности в его глазах, она исходит от него всего. На меня еще никто и никогда так не смотрел.
— На чем мы остановились? — он говорит, а меня размазывает от теплоты его голоса. Таю, как масло в его руках. Вообще ничего не могу ответить. Мозг, а точнее то, что от него осталось, окончательно плавится.
— Кажется, ты поцеловал меня… — наконец шепчу я и неосознанно облизываю свои губы. На них до сих пор чувствуется вкус клубники.
— Кажется? — хмыкает он, изогнув бровь, и приближается к моим губам близко-близко. Еще чуть-чуть и коснется их своими. — Что нужно сделать, чтобы больше не казалось?
— Перекреститься?
Он мотает головой и выдыхает мне в губы:
— Повторить!
«Да, Господи, да!»
Сердце делает радостное сальто. Соколов раскрывает мои губы поцелуем, наши языки встречаются, и мы оба стонем, словно именно этого желали всю свою жизнь.
— Чувствую себя подростком у подъезда, — тихо усмехается Леша, отстраняясь от моих губ, и касается моего лба своим.
Можно записывать новое время в книгу рекордов за самый долгий поцелуй в мире. У меня горят губы и щеки, в ушах пульсирует сумасшедший ритм сердца, но я чертовски счастлива!
— Ты такая пьяная, Ермакова, — кончиком указательного пальца он проводит линию по моей скуле и подчеркивает мою нижнюю губу. — Уверен, я могу с точностью назвать ингредиенты коктейля, который ты пила.
Моргаю, чтобы прогнать с глаз блаженную пелену и сообразить, что он имеет в виду.
— Главное, по дороге не нарваться на ДПС и алкотестер. — Его губы расплываются в улыбке, когда до меня доходит смысл его слов и я морщу нос. Он смеется и легонько щелкает пальцами по самому его кончику. — По-любому покажет, что я в хлам!
— Да, взгляд у тебя, если честно, немного расфокусированный, — подначиваю его я, крутя пальцами вокруг своих висков и изображая безумие.
— О, какие слова мы выговариваем! — дразнит он и щиплет меня за бок.
Я взвизгиваю и стучу его ладонью по плечу. Леша начинает щекотать меня, а я извиваюсь, уворачиваюсь и хохочу. Мы дурачимся как дети, я не могу выбраться из хватки Соколова и пищу сквозь смех:
— Прекрати, не то я описаюсь!
— О! Что-то новенькое! — он останавливается, в его глазах плещется веселье. — Такого с тобой при мне еще не было.
— Дурак! — снова собираюсь шлепнуть его по плечу.
Соколов перехватывает мою руку, крепко держит за кисть. Мы оба часто дышим, запыхавшись после дурачества, и смотрим друг на друга не отрываясь. А потом одновременно, не сговариваясь, набрасываемся друг на друга в еще одном поцелуе.
***
Я просыпаюсь от того, что машина плавно останавливается, шурша колесами. Приятное успокаивающее рычание мотора затихает, и я открываю глаза. Мы приехали к воротам моего дома. На улице уже рассвело.
— Блин, я что уснула? — потирая щеку, часто моргаю, отгоняя от себя остатки сна.
— Да, — Леша поворачивается ко мне, по его лицу расползается озорная улыбка. — Ты храпела.
Я широко распахиваю глаза и в ужасе смотрю на него. Сон как рукой сняло.
— Плюс один пункт в список того, от чего любой нормальный парень убежал бы прочь, — бормочу я, ерзая на сиденье. Зря не согласилась вернуться в бар или не искала по дороге кустики, а настояла на том, чтобы поехать домой.
— Значит я — ненормальный, — Соколов смотрит на меня с хитрой ухмылкой и придвигается ближе, но замечает, что я дергаюсь. — А вот ты беги, Ермакова! — он смеется, а у меня мурашки по спине от его приятного смеха. Хочется слушать и слушать его, но не могу выключить дурацкую физиологию. — Иначе мы добавим еще один пункт в твой список.
Я киваю, берусь за ручку, но прежде чем открыть дверь оборачиваюсь:
— А ты меня дождешься?
— А надо?
Я едва не выпаливаю «да», но сдерживаю порыв и закусываю губы. Не могу признаться, что не готова расстаться с ним сегодня.
— Иди уже, я буду здесь. — Он откидывается на подголовник, закрывает глаза, но улыбка никуда не исчезает с его лица, а становится только шире. — Думаешь, Я хочу, чтобы лучшее свидание в моей жизни заканчивалось?
— Это не свидание! — чересчур резко и неправдоподобно ворчу я и бросаюсь к двери. Только бы он не видел, как загорелись мои глаза от его последних слов.
— Интересно, когда я буду надевать кольцо тебе на палец, ты также будешь отнекиваться и говорить, что это не то, чем кажется?
Выхожу и показываю ему средний палец. Соколов заливисто смеется. Я громко захлопываю дверь. Чересчур громко. Бегу домой с одним единственным желанием — поскорей вернуться.
Милаш встречает меня и скачет взад-вперед по веранде.
— Сейчас погуляем, — обещаю я, потрепав его за ухом, он лижет мне руку. — Я скоро!
Бегу в туалет и мысленно посылаю благодарности в космос за то, что у меня достаточно крепкий мочевой пузырь, чтобы не превратить этот вечер в катастрофу. Точнее, утро.
Смотрю на часы и в ужасе хватаюсь за голову. Пять часов.
Меня волнует вовсе не то, что я вернулась домой с рассветом, а то, что Соколову нужно уезжать. Он говорил, что у него ранняя тренировка. Как теперь отпустить его, да и вообще лечь спать и официально завершить этот день?
Я подхожу к рукомойнику, умываюсь и смотрю на себя в зеркало. Ну и видок! Черные точки под глазами от осыпавшейся туши, на щеке какой-то отпечаток, губы распухли и раскраснелись от поцелуев, а глаза… никогда еще не видела у себя таких глаз! Они и пьяные и возбужденные, но… счастливые.
— Боже! — вздыхаю я, потирая щеку мокрой рукой. — Только