первые строки этой книги. Эти слова станут первыми словами первой страницы. И все слова, строки, страницы составят книгу. Представляете ли вы, гипотетические читатели, как ужасно книготорговцу писать книгу? Книготорговец читает, когда отдыхает; когда он читает, он читает книжные каталоги; когда прогуливается, останавливается перед витринами других книжных; когда едет в другой город, другую страну, посещает книготорговцев и издателей. И вот однажды этот человек решает написать книгу о своем занятии. Книгу внутри другой книги, которая присоединится к другим на витринах или полках книжных. Еще одну книгу, которую нужно поставить, отметить, которую придется чистить, ставить заново, окончательно исключить. Книготорговец – существо, лучше всех осознающее ничтожество книги и ее значение. Поэтому он – человек разрывающийся; книга – это товар, который продается и покупается, а он создает этот товар. Он покупает и продает самого себя.

Яновер управлял Librería Norte в Буэнос-Айресе и, по словам Поблет, был великим книготорговцем города в последней четверти прошлого века. Теперь магазином руководит его дочь Дебора. Также Яновер выпустил знаменитую серию пластинок, на которых свои вещи читают, среди прочих, Кортасар и Борхес. Когда автор «Преследователя» приезжал на родину, то превращал Librería Norte в свой оперативный штаб: здесь он проводил весь первый день, поклонники могли оставлять ему там письма и посылки с книгами. Я не знаю, находятся ли эти пластинки где-то в «Архиве Боланьо», слушал ли он их мертвые голоса, как слушал оперу или джаз. На жизнь автора «Вымыслов», однако, наложил отпечаток книжный Librería de la Ciudad, находившийся рядом с его домом, на противоположной стороне улицы Майпу, в пассаже «Галерея Востока». Борхес ходил сюда каждый день. Здесь он прочел десятки бесплатных лекций, а в прилегающих к книжному помещениях представлял книги из серии «Вавилонская библиотека», которой руководил по поручению миланского издателя Франко Мария Риччи и в рамках которой частично издал свою собственную библиотеку. Борхес и Кортасар познакомились не в книжном магазине, а в частной квартире на улице Диагональ Норте, где младший из них узнал, что его рассказ «Захваченный дом» настолько понравился мэтру, что уже отправлен в типографию. Они вновь встретились в Париже много лет спустя, когда оба уже были признаны французским академическим миром. В Буэнос-Айресе я не смог найти книжный магазин, где в 1932 году Кортасар купил «Опиум» Жана Кокто – книгу, изменившую его творчество, я имею в виду – его жизнь. Зато я обнаружил интервью Уго Герреро Мартинеитца, где автор «Никарагуа, беспощадно нежного края» пытался оправдать поведение Борхеса во время военной диктатуры: Борхес верил, что она восстановит порядок, и в ее годы определил себя как «безобидного анархиста» и «революционера». Революционра, выступавшего, как отмечал его биограф Эдвин Уильямсон, «против государства и против границ между государствами». И решил умереть в Женеве. Риторические трудности Кортасара подобны тем, что мы обнаруживаем в строках Боланьо о Неруде: «Его рассказы среди лучших в мировой истории литературы; кроме того, он написал “Всемирную историю бесчестья”».

Она стала образцом для «Нацистской литературы в Америке» – книги, написанной Боланьо вдали, в Европе. Нет ничего труднее, чем оценивать сложность: Ибанес Ланглуа защищал Неруду и Парру, двух отцов поэта Боланьо, и дал толчок карьере Рауля Суриты, в чьих строках, написанных на небесах[68], виден след одиозного Рамиреса Хоффмана. Не будет преувеличением рассматривать все творчество Боланьо как попытку осмыслить судьбу собственной библиотеки, разоренной, уничтоженной, вновь воссозданной, где потерь столько же, сколько приобретений. Библиотеки, отрезанной от него расстоянием, которое не позволяло ему правильно оценить происходившее в Чили, но вместе с тем наделяло необходимой ясностью и критичностью ума для чтения между строк. Библиотеки, пострадавшей в переездах и восстановленной в европейских книжных. В одной статье из сборника «В скобках» мы читаем:

С другой стороны, я не припомню и того, чтобы отец дарил мне какую-нибудь книгу, хотя как-то раз мы зашли в книжный и он по моей просьбе купил мне журнал с длинной статьей о французских поэтах. Все эти книги, включая журнал, вместе со множеством других книг потерялись в ходе моих путешествий и переездов, или я их кому-то одолжил и больше не видел, или продал, или подарил. Тем не менее есть одна книга, о которой я помню не только когда и где я ее купил, но и час, в который я ее купил, кто меня ждал на улице у книжного, чем я занимался той ночью, счастье (совершенно иррациональное), которое я испытал, взяв ее в руки. Это была моя первая купленная в Европе книга, и она до сих пор хранится в моей библиотеке. Речь идет о «Поэтических произведениях» Борхеса, которые были выпущены издательством Alianza / Emecé в 1972 году и которых уже не найти было в продаже. Я купил эту книгу в Мадриде в 1977 году и, хотя поэтическое творчество Борхеса было мне небезызвестно, начал читать ее в ту же ночь и не мог оторваться до восьми утра, словно чтение этих стихов было единственным возможным для меня чтением, единственным чтением, которое могло отвлечь меня от прежде необузданной жизни, и единственным чтением, которое могло заставить меня размышлять, потому что в природе поэзии Борхеса есть ум, есть храбрость и отчаяние, то есть единственное, что побуждает размышлять и благодаря чему поэзия остается живой.

Нет идеологических сомнений. Нет нравственных подозрений. Борхес просто не принадлежит революционной традиции, но это не умаляет его ценности. Он менее проблематичен, чем Неруда. В «Советах ученика Моррисона фанатику Джойса» Боланьо и А. Г. Порта настойчиво говорят о книжных магазинах Парижа: книжный как проводник политического чтения (герой читает в ней El Viejo Topo[69]), книжный как приглашение нравственному вуайеристу («Мне всегда нравились витрины книжных. Изумление, испытываемое от того, что, глядя сквозь стекла, находишь последнюю книгу самого большого м*дака или самого косноязычного из отчаянных»), книжный как красота сама по себе («Я побывал в двух или трех самых красивых книжных, которые когда-либо видел»). Одним из них, хотя это и не уточняется, был, по-видимому, Shakespeare and Company. Его ремейк. Из посещения рождается мысль снять Ulises на Super-8:

Париж. Места, где жил Джойс. Рестораны, Les Trianos, Shakespeare and Company – Left Bank Facing Notre-Dame[70] (хотя это не тот же самый. Первоначальный книжный располагался сначала в доме номер 8 по улице Дюпюитрен, а затем, с лета 1921 года, в доме 12 по улице Одеон).

В «Бродяге