– А ты видел, как высоко она взлетела, Том? Видел,какая она синяя-синяя и отливает серебром?

– И меч у нее тоже синий, – сказалТом-младший. – Весь синий, до самого кончика. Эдди, – крикнулон, – неужели в ней правда тысяча фунтов?

– Уж, наверно, не меньше. На глаз точно не скажешь. Ноу такой громадины и вес должен быть подходящий.

– Нужно выбрать как можно больше лески, Дэви, пока онане натянута, – сказал Роджер. – Вот так, молодец.

Мальчик работал, как автомат, перематывая на катушкуогромный клубок лески, плававший в воде, а катер меж тем выравнивал курс,разворачиваясь так медленно, что казалось, он стоит на одном месте.

– А теперь что она будет делать, папа? – спросилТом отца.

Томас Хадсон следил за уклоном лески в воде и думал, чтосейчас не мешало бы пройти немного вперед, но он знал, как трудно Роджерурассчитать маневр, когда на катушке так мало лески. Один сильный бросок рыбы всторону, и она может сорвать ее всю и уйти; оттого-то Роджер и хочет теперьвыбрать побольше, пока можно. Томас Хадсон перевел взгляд на Дэвида и увидел,что он уже намотал с полкатушки и все еще продолжает наматывать.

– Ты что-то спросил? – оглянулся Томас Хадсон наТома.

– Что, по-твоему, теперь будет делать рыба?

– Погоди минутку, – сказал он и, повернувшисьназад, крикнул Роджеру: – Эй, Родж, как бы нам не пройти над нею!

– Дай тогда самый малый вперед, – сказал Роджер.

– Есть самый малый вперед, – повторил ТомасХадсон. Теперь выбирать леску стало труднее, зато можно было не бояться, чторыба уйдет.

Вдруг леска снова стала разматываться, и Роджер закричал:

– Выключай!

Томас Хадсон выключил зажигание, и моторы заглохли.

– Выключено, – сказал он.

Роджер нагнулся к Дэвиду; тот по-прежнему, напрягаясь,налегал на удилище, а леска все скользила и скользила с катушки.

– Подвинти малость, Дэви, – сказал Роджер. –Пусть потрудится, если желает плыть побыстрей.

– Я боюсь, не сорвалась бы она, – сказал Дэвид. Нотормоз он подвинтил.

– Не сорвется, – сказал Роджер. – Ты ведь незавинтил до отказа.

Леска продолжала разматываться, но удилище снова согнулось,и мальчик, сопротивляясь напору, сильней уперся босыми ногами в деревяннуюперекладину. Вдруг леска перестала разматываться.

– Можешь выбрать немного, – сказал Роджермальчику. – Она теперь начала кружить и сейчас идет к нам. Постарайсявыбрать побольше.

Снова мальчик выбирал и наматывал, ждал, пока удилищевыпрямится, выбирал и наматывал. Леска шла на удивление легко.

– Я все правильно делаю? – спросил он.

– Ты все делаешь замечательно, – сказал емуЭдди. – Крючок вошел крепко, не сомневайся. Я видел, когда она выпрыгнулаиз воды.

И тут, когда Дэвид хотел выбрать еще, леска вдруг опятьстала разматываться.

– А, черт! – сказал Дэвид.

– Ничего, ничего, – сказал ему Роджер. – Таки должно быть. Она ведь описывает круг. Сначала шла к нам и отпускала леску.Теперь идет от нас и отнимает ее.

Медленно, упорно рыба сматывала туго натянувшуюся леску –смотала все, что мальчику только что удалось выбрать, и прихватила еще немного.Но тут мальчик удержал ее.

– Так, хорошо. Теперь опять выбирай, – спокойносказал Роджер. – Она чуть расширила круг, но сейчас идет на тебя.

Томас Хадсон время от времени включал моторы, чтобы держатьрыбу за кормой. Маневрируя катером, он старался помочь мальчику чем мог, а егосамого и борьбу с рыбой препоручил Роджеру. Насколько он понимал, ничегодругого ему не оставалось.

Рыба опять отняла немного лески. На следующем кругеприхватила еще. Но почти половина всей лески была на катушке. Мальчик водилрыбу так, как и следовало, и послушно выполнял советы Роджера. Но он уже явноуставал, на его загорелых плечах и на спине от соленой воды образовалисьсоленые разводы.

– Ровно два часа, – сказал Эдди Роджеру. –Как голова, Дэви?

– Ничего.

– Не болит?

Мальчик мотнул головой.

– Можешь выпить немного воды, – сказал Эдди.

Дэвид кивнул и сделал несколько глотков из стакана, которыйЭндрю поднес ему к губам.

– Нет, правда, Дэви, как ты себя чувствуешь? –спросил его Роджер, низко наклонившись над ним.

– Отлично. Только вот спину, ноги и руки ломит. –Он закрыл на секунду глаза и вцепился пальцами в скобу спиннинга, а леска всеразматывалась с катушки, несмотря на почти завинченный тормоз.

– Мне не хочется разговаривать, – сказал он.

– Теперь подтягивай, – сказал ему Роджер, имальчик опять взялся за дело.

– Дэвид – подвижник и мученик, – сказал Томотцу. – Таких братьев, как Дэвид, больше ни у кого нет. Папа, ничего, чтоя разговариваю? Я очень волнуюсь.

– Говори, говори, Томми. Мы с тобой оба волнуемся.

– Знаешь, он всегда был молодцом. И ведь некакой-нибудь там гений или спортсмен, как Энди. Молодец, и все тут, –сказал Том. – Я знаю, ты его больше всех любишь, и так и надо, потому чтоон из всех нас самый хороший, и то, что сейчас происходит, ему на пользу, иначеты бы не разрешил этого. Но я ужасно волнуюсь.

Томас Хадсон обнял его одной рукой за плечи и продолжалправить другой, все время оглядываясь назад.

– А ты подумай, Том, как это на нем отразится, если мывелим ему прекратить. Роджер и Эдди знают, что делают, а я знаю, что они любятего и не допустят, чтобы он делал то, что ему не под силу.

– Но, папа, ведь Дэви если уж за что взялся, так удержуне знает. Правда. И он всегда будет делать то, что ему не под силу.

– Ты положись на меня, а я положусь на Роджера и Эдди.

– Хорошо. Но сейчас я буду молиться за него.

– Молись, – сказал Томас Хадсон. – А почемуты говоришь, что я люблю его больше всех?

– Так и должно быть.

– Тебя я любил дольше всех.

– Не будем говорить о нас с тобой. Давай лучше обапомолимся за Дэви.