Я смотрел на свои руки. В движении их плоти тоже есть маленькие несовершенства. Рафинированные касания. Ничего необдуманного. Они отталкивали других механоидов. В действительности каждый замечает гораздо больше, чем думает. Механоиды вокруг чувствовали то, насколько я в действительности не-живой. Поэтому они так часто говорили со мной о смерти. Поэтому сторонились, и в горе утраты тянулись ближе по той же причине.

Мелкие несовершенства движений. Я мог бы быть дополнен кем-то другим так же, как и она. Я поднял взгляд. Моя девушка с рыжими волосами.

– Слушай, извини, что отвлекаю, – быстро вошёл в комнату Хозяин Луны, – но я всё тут думал о том, что ты мне о себе рассказал: параличе и прочем.

Опустив тот момент, что лично ему я о себе ничего не рассказывал, я терпеливо поднял на него глаза.

– Так вот: я всё не мог взять в толк – как же ты спишь тогда? Мелкие движения во сне, обнять любимую женщину, или чем вы там, механоиды, в это время все занимаетесь? Без этого не будет правильной заботы о плоти, да о и достоверности можно вовсе забыть. И тут я подумал – должно же быть у тебя какое-то средство перманентной медитации. Что-то, что позволяет перемещать привычный контроль на уровень подсознания и не выключать тогда, когда ты ничего не контролируешь!

С этими словами он ловко, молниеносно вытащил у меня из внутреннего кармана часы. Посмотрел на меня. Оценил, как я слежу за тем, что они находятся в чужих руках.

– Не останавливались минимум сто тридцать лет. Сколько тебе сейчас?

– Семьдесят пять.

– Семьдесят пять при средней продолжительности жизни в сто тридцать – бóльшая часть за плечами. Это подарок?

Я не ответил. Он подмигнул и остановил часы.

Прошло несколько секунд. Я вздохнул и протянул руку:

– Верните мне личную вещь, мастер. Пожалуйста.

Несколько опечаленный отсутствием ожидаемого эффекта, он протянул мне механизм назад.

– Ладно, ты больший молодец, чем я думал. Признаю. Извини, что отвлёк. – С этими словами он вернулся к своим делам. Закрыл за собой дверь.

Я сделал глубокий вдох. Перезапустил механизм. Встал. Приступил к работе.

Несколькими минутами позже я разглядывал, как бегущая из специального крана струя воды наполняет резервуар для мытья. Наблюдая за набегающей водой, я не мог отвлечься от мысли о том, сколько механоидов и големов существовало в городе, позволявшем себе такие огромные лимиты.

Насколько мощными должны быть фильтры, если вода очищалась от ядовитых примесей в таких количествах? Какие насосы должны её поднимать из глубоких земных недр?

Я не знал ответа. Молча стоял и следил за наполнением резервуара. Несколькими минутами ранее я позволил себе сунуть руку под проточную воду. Сунуть и убрать опять. Я не заметил, как заигрался с этим ощущением – тёплая вода обнимает кожу.

Если верить Хозяину Луны (и я не имел оснований для сомнений), вода во внутренних помещениях големов практически неисчерпаема. Во всяком случае силами нашей маленькой компании истратить существующий запас невозможно: обычно здесь жили и пользовались санитарными комнатами дважды в сутки несколько сотен душ обслуживающего персонала. Запас пополнялся легко.

Поэтому я протянул пальцы под воду и не стал их убирать. Уже не стесняясь, я грел руки в мягкой струе. Следил, как стекают брызги по белоснежным стенкам резервуара, если стряхнуть их ногтями. Меня это как-то необъяснимо радовало. Наклонив голову, я некоторое время играл с водой. Мысль о том, что я могу посвятить этому время, могу отпустить боль, как того пожелаю: сделать чувствительность максимальной или, наоборот, снизить её до предела – очень позабавила меня. Я наслаждался этим накатывающим мягким ощущением.

И больше всего мне показалась занятной идея о том, что я могу этого не бояться. Чего-то внутри себя. Но это водное ощущение… оно являлось всё же ненастоящим чувством. Это просто игра. Блестели искорками капли на белёном металле. Эхо улыбок мира, где я навсегда остался бы прикован к постели. В нём, сытом и чужом, не существовало перчаток, а значит, не существовало и возможности для меня получить профессию и работать по назначению.

Но мир умер. И мир теперь, восстав из пепла, брал своё. В этих жестоких краях я делал своё дело.

Я жалел, что так и не придумал, как следовало поступить с женой. Что сказать. Я до сих пор не могу понять для себя: сбежал я или подарил ей свободу. Возможно, свобода в том понимании, что я сейчас вкладываю в это слово, ей не нужна. Во всяком случае она нуждалась в ней меньше, чем я нуждался в понимании того, что свобода у неё есть. Возможно, если бы ей предоставили выбор, она пошла бы за мной туда, куда Центр послал меня. И находилась бы рядом сейчас.

Её сердце стало бы твёрдым и сильным, если бы только мне понадобилось это. Она молча стояла бы сейчас за моей спиной и с тихой одобрительной улыбкой смотрела, как я наслаждаюсь небывалой забавой. Она была бы счастлива сейчас. Неумытым лохматым счастьем, тем самым, что странные механоиды из погибшего мира гнали от себя, не узнавая. Тенью тепла на опалённой болью невзгод душе.

Но я принял решение за нас троих. И я даже не знал, где и с кем она сейчас. Я наслаждался этой смурной неизвестностью. Как тепло на душе бывает от звука песчаной бури за железными ставнями.

Я надеялся, что она возненавидела меня, узнав, что я убил. Надеялся, что она поверила врачам, а не мне. Но я не обманывал себя. Глубоко спрятанной где-то внутри жилкой, которую не смогла вогнать в паралич ни одна из моих трагедий, я знал, что она поняла и простила меня. Я знал, что она мне благодарна. И я хотел бы уметь ненавидеть её за это.

Она не подала на развод за все эти годы. И я не подал. Я – потому, что боялся вдруг восстановить с ней связь. Даже по почте. Боялся, что она… Боялся, что я…

Я очень хотел умереть. Я много чего боялся: боли, самого страха, чувства беспомощности. Но я хотел. Я понимал, что вся мерзость и стыд, давящее чувство пустоты – всё то, с чем столкнутся окружающие и столкнусь я сам, пройдёт. Все мы смертны, как смертны наши коронеры и гробовщики. И любой наш вызванный смертью позор со временем уйдёт в ничто. Утонет в забвении.

Я никогда не предпринимал попыток самоубийства. Но оказывался на грани смерти, и не раз.