дальше и дальше. Что бы не предпринял — оказывается против меня самого. Забиваю в свои же ворота. Ну раз уж я получил сегодня роль дерьма — отыграю до конца, с аплодисментами и бурными овациями.

27. Агата

Это же надо так постараться испортить вечер, особо не прилагая усилий?!

Леон никогда не позволял себе так откровенно оскорблять людей. Подшучивать, острить, бросаться безобидными колкостями — да, но не унижать. Никогда.

Моя хрупкая стена равновесия начинает по кирпичику разваливаться. Эмоции берут верх, задевая потаенные струны души. Они нестройным ладом извлекают минорные звуки: сначала печальные, скорбящие, жалкие, потом резкие, грубые, угрожающие.

— Что происходит, Агата? — Егор пытается прочитать эмоции на моем лице. Видит, что мыслями я не здесь.

— Ничего, — в очередной раз вру я. Кажется третий. — Хороший вечер, Егор. Спасибо тебе, — четвертый.

— Я же вижу, тебя что-то огорчило. После сообщений, которые тебе приходили.

Всё-таки заметил…

— Это по работе. Не бери в голову, — деланно улыбаюсь и стараюсь казаться беззаботно-веселой.

Егор еще какое-то время молчит, долго рассматривает меня, делая свои выводы, но, к моему счастью, больше не пытается влезть в душу.

— Совсем забыл. Родители завтра устраивают семейный обед в загородном доме. Яна с мужем приедут. Не хотела бы….

Но мне не суждено узнать, чего бы я там не хотела, потому что прямо над моей головой слышу до боли знакомый голос.

— Добрый вечер.

Я чувствую, как шевелятся волосы на моем затылке, как подгибаются пальцы на ногах, как руки крепко стискивают салфетку, превращая ту в сморщенный комок. Этот голос.

Закрываю глаза и шумно выдыхаю.

Спокойно, Агата, Игнатов не дурак, не будет же он прилюдно устраивать скандал? Или дурак?

— Добрый вечер, — Егор слегка наклоняет голову, разглядывая Леона с интересом и озорным блеском в глазах. — А вы, простите, кто? Агата? — переключает свое внимание на меня, выискивая ответ на вопрос в моем лице.

— А я никто! — опережает с ответом Леон. — Так, мимо проходил. Смотрю, девушка грустит, скучает. Дай, думаю, приятное сделаю, — он отводит руку из-за спины и с глухим ударом ставит на стол бутылку красного вина.

Дорогого вина.

Возможно, самого дорого вина, что здесь продают.

Я вздрагиваю вместе с ударом о стол.

Господи, пусть меня вот прямо сейчас заберут инопланетяне, пусть начнется землетрясение, и я провалюсь сквозь землю, но только не слышать этого. Я не смотрю на Леона, но ощущаю негативные вибрации, исходящие от него. Они проходят сквозь меня по касательной, потому что ни я основная цель, а Егор.

И, видимо, достигают ее.

— Спасибо! Это щедро! Но, на будущее, — Егор понижает голос до глубокого баритона и подается корпусом к Леону, — своей девушке я в состоянии сам сделать приятно. А теперь прошу нас оставить, мы ужинали.

Ой, мамочки…

— Серьезно? — боковым зрением вижу, как Игнатов всплёскивает руками. — Ужинал ты, — Игнатов по-хамски тычет в Егора пальцем и чеканит каждое слово, — а твоя девушка, как ты выразился, весь вечер траву жевала, а ты даже этого не заметил. И на будущее, — возвращает Егору его же слова, — она… — кладет руку мне на плечо, отчего то начинает гореть, — терпеть не может морепродукты и суши. Агата у нас любит мя-я-ясо, — ехидно протягивает бывший муж. Поднимаю голову и встречаюсь с ним глазами. — Сочное, горячее, правда, малыш? — нахально подмигивает и уходит.

Это что сейчас было?

Мне ведь не показалось, что сказанное Игнатовым вовсе не про мясо?

Моя челюсть плавно опускается вниз и со стороны, скорее всего, я выгляжу как умалишённая, мне не хватает только обильно капающей слюны.

Щеки стремительно багровеют, а я превращаюсь в один сплошной оголенный нерв, по которому словно клинком ударили, посыпая при этом солью.

Я смотрю на удаляющуюся фигуру Леона и боюсь повернуться к Егору.

Мне стыдно.

Стыдно, что втянула хорошего парня в водоворот нашего с Леоном безумства. Стыдно, что чувствую нездоровое удовлетворение от сказанных Леоном слов, когда как должна испытывать огорчение и ненависть.

Мне гадко и тошно. От себя.

— Ты правда не любишь азиатскую кухню?

Я ожидаю от Егора чего угодно: вопросов, на которые буду обязана ответить, гнев, раздражение, обиду, разочарование, но никак ни этот совершенно непоколебимый тон уверенного в себе человека. Киваю. — Прости, это я виноват. Должен был заранее у тебя уточнить. Он прав, — Егор качает головой, опустив глаза на свои сцепленные руки. Он ничего не спрашивает о Леоне, потому что сам догадался. Это их с Яной удивительная семейная черта — не лезть, не ранить, не ломать там, где тонко и хрупко.

— Нет, что ты, Егор! — я беру его теплую руку и сжимаю в своей, мне так не хочется делать ему больно, он не заслуживает. — Вечер был прекрасным. Даже не смей себя обвинять.

На самом деле виновата я: о том, что смолчала, делая заказ, боясь обидеть Егора, а в итоге все равно обидела. Виновата, что пошла на поводу у чувств и вступила в переписку с Леоном, виновата за сказанные бывшем мужем обидные слова, виновата за испорченный вечер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Егор улыбается: вымученно, отстраненно, поверхностно… Он все еще джентльмен: сдержанный предельно собранный, благородный.

* * *

В машине Егора стерильно чисто и аккуратно: здесь нет понатыканных использованных влажных салфеток, крошек, пустого стаканчика из-под кофе, кучи мелочи, старых чеков и пустой бутылки воды, но зато есть удушающий, резкий ароматизатор, от которого меня начинает снова тошнить. Окна открыты, но это не спасает от приторно-хвойного запаха пахучки, болтающейся прямо перед моим носом.

Стараюсь дышать глубоко и ровно, но мне не помогает: руки потеют, ритм сердца учащается. Мы едем молча, думая каждый о своем. Вечер определенно испорчен, но Егор всячески пытается вести себя прилично и ненавязчиво, не требуя от меня объяснений, не обвиняя. Его поза расслаблена, взгляд сконцентрирован на дороге, Егор ведет спокойно, без резких движений и рывков, соблюдая скоростной режим и дорожные правила. И лишь постукивающий по рулю большой палец