нас нет будущего, в котором мы были бы только врагами, а это закончится тем, что Тео будет свергнут и мертв.

Вино хорошее. Оно немного успокаивает нервы, и я думаю о том, какой была бы сегодняшняя ночь, если бы я была девственницей. Если бы Тео действительно собирался стать моим первым, а не я притворялась, что это будет он. Нервничала бы я больше? Меньше? Злилась бы или грустила? Нет смысла думать об этом, потому что ты не знаешь и никогда не узнаешь, говорю я себе. Мне нужно сосредоточиться на том, что происходит сейчас, чтобы пережить ночь так, чтобы Тео не догадался, что это не мой первый раз.

Он тянется к моей руке, когда я допиваю вино, помогает мне подняться с дивана, и мое сердце бьется в груди так, как не должно — только не с ним. Я нервничаю из-за того, как должен пройти сегодняшний вечер, говорю я себе, пока он ведет меня к лестнице. Не потому, что мне не терпится лечь с ним в постель.

Я твержу себе это на протяжении всего пути по лестнице из красного дерева, до третьего этажа, где Тео подводит меня к широким двустворчатым дверям, ведущим в его комнату. Нашу комнату, после сегодняшнего вечера, и я чувствую, как сердце снова сильно бьется в груди. Мне хочется бежать. Подальше отсюда, подальше от всего этого, потому что мне вдруг становится страшно. Страшно, что он узнает, что поймет, что это не первый раз, что его обманули, и еще по причине, которую я не могу до конца выразить и которую боюсь рассматривать слишком пристально. Мне страшно, что я буду хотеть его, и страшно, что я не смогу притвориться, что хочу его достаточно.

Я боюсь, что все, что мне о нем рассказывали, правда, и очень боюсь, что все это неправда и что Тео Макнил совсем не тот человек, в которого меня заставляют верить.

Он позволяет мне первой войти в комнату и включает свет, шагая следом за мной. Огромная спальня внезапно заливается светом от люстры из железа и хрусталя над головой, странная смесь грубости и изысканности, которая кажется мне странно привлекательной. Остальная часть комнаты выдержана в том же духе: пол из тяжелого темного дерева, но по нему разбросаны толстые ковры: меховой перед камином и у кровати, и еще один фактурный, тканый, у огромного окна, возле которого стоит огромное кресло, почти достаточное для двух человек. Я представляю себя, свернувшегося калачиком в этом кресле, и вздрагиваю, осознавая, как быстро я смогла поместить себя в эту комнату, в этот дом. Как быстро мой разум почувствовал себя как дома.

Механизм преодоления, не более того.

— Прохладно. — Тео одаривает меня натянутой, почти нервной улыбкой, подходит к камину и начинает делать то, что ему нужно, чтобы зажечь его. — В доме, конечно, есть центральное отопление, но он такой большое, что, клянусь, явно не справляется.

Я смотрю на него, чувствуя себя так, словно наблюдаю за ним со стороны. Я стою здесь в свадебном платье, в нашу брачную ночь, и мне кажется, что Тео намеренно откладывает момент, когда уложит меня в постель. Как будто он откладывает это из…

Я даже не могу представить, что может заставить такого мужчину, как Тео, нервничать из-за того, что он трахает женщину. За то время, что я нахожусь в этом доме, он мог бы уже дважды поиметь меня. Я не могу понять, почему он тянет с этим.

Медленно подойдя к краю кровати, я опускаюсь на нее и смотрю, как он разводит огонь. Снимаю туфли, утапливая пальцы ног в толстый меховой ковер, и не знаю, что я чувствую по поводу всего этого. Какая-то часть меня ценит то, что он не торопится. Что он не просто повалил меня на кровать и трахнул. Может быть, он даже пытается решить, как это сделать так, чтобы я не чувствовала…

Что именно? Насилия? Использования? Принуждения? Ни одно из этих утверждений не обязательно должно применяться, но все они в какой-то мере верны, этот брак заключен по расчету, против моей воли. Я могла бы прийти в церковь по собственной воле, произнести клятву и согласиться на все, но я этого не хотела. А Тео…

Я вспомнила его признание в ресторане. Как он сказал, что его тоже по-своему подтолкнули к этому. Я тогда отмахнулась от этого, раздраженная тем, что он сравнивает своих мужчин, побуждающих его жениться, с будущим, с которым я сталкивалась всю свою жизнь: когда говорят, за кого тебе выходить замуж и когда, кто будет наслаждаться твоим телом, не ожидая ничего от тебя.

А что, если у него есть свои планы на сегодняшний вечер?

Мне приходится заставлять себя не думать о том, какие еще могут быть оговорки, какие еще причины могут быть у него, чтобы смотреть на меня и бороться с мыслью о нашей брачной ночи. Но вот он медленно встает, огонь начинает разгораться, он поворачивается ко мне лицом, и я вижу на его лице такое желание, что у меня перехватывает дыхание.

Я сижу, сцепив руки на коленях, и жду, когда он пересечет комнату и подойдет ко мне. Я думаю, что, возможно, мне стоит встать и пойти к нему, что, возможно, именно этого он и ждет, но я не могу пошевелиться. Сердце внезапно забилось в груди, и стало трудно дышать.

— Марика. — Он идет ко мне, медленно, шаг за шагом, пока не оказывается прямо передо мной. Я заставляю себя смотреть на него, на эту обнаженную потребность в зеленых глазах, и чувствую, как пульс бьется в горле. Он протягивает руку, его пальцы нежно проводят по моей челюсти. — Марика, я…

— Что? — Тихо шепчу я. Я не понимаю. Я не понимаю ничего из этого, ни его колебаний, ни его потребности, ни того, что происходит в его голове.

— Я так сильно хочу тебя, — говорит он, его голос низкий и хриплый. — Я хочу быть с тобой нежным. И я беспокоюсь…

И тут меня накрывает волна осознания, которая так же быстро превращается в чувство вины. Он хочет меня, возможно, даже фантазировал об этом, а теперь боится, что будет слишком груб со мной. Он думает, что я девственница,