— Я больше не в состоянии учиться. Я могу проторчатьтам еще десять лет, но не напишу больше ни одной работы и не сдам ни одногоэкзамена. Все это утратило какой-либо смысл. Я даже не могу припомнить, зачеммне во что бы то ни стало нужно было закончить учебу.

— Но ведь тебе остались только выпускныеэкзамены, — совсем растерялась мать, вдруг ей подумалось, а не повредиласьли Пакстон в рассудке. — Пакстон, ведь ты можешь закончить даже сосредними отметками. Не бросай на ветер все, что сделала за эти годы. Ты жевсего в нескольких дюймах от финиша.

С несчастным видом Пакстон поддакивала ей. Конечно, матьбыла права. Но она не могла учиться, не могла предпринимать для этого никакихусилий.

— Я знаю. С тех пор как Питер умер, я не могу думатькак все. Когда он уехал в январе в учебный центр, я не смогла написать ни однойработы.

— Все это понятно. Может быть, тебе стоит перевестисьсюда и сдать экзамены здесь? Потом ты бы могла работать в газете. Знаешь, какты понравилась в редакции. — Мать пыталась помочь ей, и Пакстон стало жальее. У матери и в мыслях не было того, что собиралась ей сообщить Пакстон.

— Мама. — Пакстон дотянулась до ее руки ипогладила ее с благодарностью за сочувствие. — Я нанялась на работувчера. — Она сказала это как можно мягче.

— В Сан-Франциско? — Беатрис Эндрюз изменилась влице.

— Для «Морнинг сан», но не в Сан-Франциско, —после долгой паузы, обдумывая каждое слово, произнесла Пакстон.

— Тогда где?

— Я собираюсь поехать корреспондентом в Сайгон. —Тяжелая тишина повисла в комнате, затем вдруг мать уронила лицо в ладони изарыдала; пришло время Пакстон успокаивать ее.

Потом Пакстон вдруг снова почувствовала себя ребенком,которого никто не понимает.

— Как ты могла придумать такое? Ты ищешь смерти? Хочешьпокончить жизнь самоубийством? У меня было нечто похожее, когда умеротец, — сказала она, хлюпая носом, — но у меня были вы с Джорджем. Ау тебя есть твое будущее. Я знаю, что оно тебе кажется тусклым и бессмысленным,но, Пакстон, потерпи.

— Я понимаю, мама, я понимаю, как это выглядит состороны Но это единственное, что я могу сейчас сделать. Я не могу сидеть здесьили там и ждать, пока жизнь опять поймает меня. Я хочу поехать во Вьетнам. Яхочу понять, что там творится. Я хочу остановить это. Я хочу, чтобы войнапоскорее кончилась. Я хочу, чтобы люди задумались над этим. Каждый вечер мысидим вокруг телевизора и смотрим, как убивают людей, пока мы доедаем наш обед,и никого это не коробит и не заботит. Даже если мне удастся сократить войну надесять минут, мне будет достаточно. Может, в эти десять минут обреченыпогибнуть пять человек… и тогда они останутся живы.

— А если убьют тебя вместо них, Пакстон? Если тебя, ане кого-то другого? Ты не подумала об этом? Ты же женщина. Милостивый Боже, тыне должна воевать. Ты просто сошла с ума от смерти твоего парня. Тебе нужноостаться дома и залечить свои душевные раны. Останься здесь, не возвращайсятуда. — Она упрашивала Пакстон, и это было невыносимо для сердца дочери,но она знала, что должна делать. Ее судьба уже была решена.

— Мне нужно ехать, мама. Но я обещаю тебе, что будуочень осторожна, я вовсе не хочу сводить счеты с жизнью. — Она знала, чтоЭд Вильсон тоже подумал об этом, когда она пришла к нему со своим предложением.У нее были мысли последовать за Питером сразу после его гибели, она тогда ехалачерез мост и подумывала о том, чтобы остановить машину и спрыгнуть вниз. Но онане сделала этого, а сейчас уже знала, что может совершить более важныйпоступок, чем самоубийство.

— Пожалуйста, не уезжай… Пакстон, я умоляю тебя…

— Мама, я не могу. — И кажется, всего второй разза свою жизнь они обнялись. Лед был сломан, но слишком поздно для Пакстон,слишком поздно, чтобы она могла вернуться. Она приехала домой, чтобыпопрощаться.

Они провели следующие две недели очень спокойно в разговорахоб отце, о том, как мать пережила его смерть, в конце концов она дажерассказала Пакстон о той женщине. Она работала вместе с отцом, и Беатрис зналаоб их связи. Она знала, как одинок он был, но не могла дать того, чего онхотел. стало даже спокойнее на душе, когда кто-то смог это сделать для него.Единственное, из-за чего она переживала, что после его смерти все узнали, что унего была другая женщина. Для Пакстон такой образ мыслей казался странным, дажепосле неожиданного сближения матери и дочери между ними оставалось многоразличного: одна была холодной, замкнутой, соблюдающей дистанцию в знакомствах,боящейся выйти за общепринятые рамки и позволить себе настоящие чувства, другая— открытая всем, душевная, чуткая, страстная и сохранившая решительность инезависимость даже после смерти любимого. Пакстон была в отца.

Джордж пытался отговорить Пакстон от добровольнойкомандировки во Вьетнам, но, как и мать, понял, что это невозможно. Пакстонстояла на своем. Он направил ее на все необходимые обследования и прививки.Когда Эд Вильсон позвонил ей и позвал обратно, чтобы закончить все дела сдокументами на выезд, Джордж, Аллисон и мать проводили ее до аэропорта. В этотраз при прощании заплакала даже Пакстон.

Она чувствовала, что уезжает из дома навсегда. Даже если онавернется сюда, она не будет такой, как прежде. Она в последний раз уезжала, какребенок; вернуться могла повзрослевшей, помудревшей, закаленной в новыхиспытаниях и, может быть, более резкой. Детства уже не вернуть. Девочки поимени Пакстон Эндрюз больше не будет.

Прощание в Сан-Франциско было еще тяжелее, чем в Саванне,Габби плакала не переставая, а мать Питера была потрясена тем, что ее мужсогласился послать Пакстон работать в Сайгон. В сердцах она сказала Эду, что онтак же, как и Пакси, сошел с ума.

Вечером в день отлета они все поехали в аэропорт провожатьее. Для нее было оставлено место в транспортном самолете на военно-воздушнойбазе Трэвис, с собой у нее была карта вакцинаций, паспорт, визы и документы от«Морнинг сан» с указаниями, что делать в Сайгоне и где остановиться. Ейзабронировали место в гостинице «Каравелла» на улице Тудо, кроме того, снабдиливьетнамским разговорником. Расставание с родными Питера было простоневыносимым. Самолет на базе Трэвис напоминал им, как они прощались с Питером.Даже Эд Вильсон расплакался, держа Пакстон в объятиях и целуя ее в щеку. Он всотый раз просил ее быть осторожней.

— И ради Бога, если ты присмотришься к тамошней жизни иизменишь свое решение, не будь дурой, возвращайся сразу же домой. Я и такдумаю, что ты чертовски ошибаешься, уезжая туда, так что возвращайся поскорее,несмотря на свою гордость.

— Хорошо, — пообещала она сквозь слезы. — Ялюблю вас. — Она помнила: все, что хочешь сказать, говори, не откладывая.Никто не знает, что случится в следующую минуту. — Вы тоже будьтепоаккуратней здесь. — Ее рейс уже объявили, и она стала прощаться. —Мне нужно идти. Пишите.