Она узнала и голос.

Американский, грубоватый, обворожительный. Знаменитый.

Она услышала, как Джоанна прошептала кому-то в машине:

– Она говорит с Райаном Бейли.

Райан Бейли.

Тот самый Райан Бейли. Райан Бейли из ее фантазий, в которых они говорили о Платоне и Хайдеггере в пелене пара в его джакузи в Западном Голливуде.

– Нора? Это ты? Выглядишь напуганной.

– Хм, да. Я… да… я… просто… я тут… в фургоне… В большом… турне… да… Привет.

– Угадай, где я?

Она понятия не имела, что сказать. «Джакузи» казалось совершенно неуместным ответом.

– Я честно не знаю.

Он покрутил телефоном в огромной и пышной вилле, уставленной светлой мебелью, с терракотовой плиткой и двуспальной кроватью с балдахином и москитной сеткой.

– Наярит, Мехико, – он произнес «Мексика» по-испански, с «х» вместо «кс».

Он выглядел и говорил слегка иначе – не так, как Райан Бейли из фильмов. С чуть большей одышкой. Чуть более смазано. Пьянее, возможно.

– На съемках. Меня позвали сниматься в «Салуне два».

– «Салун “Последний шанс” – два»? О, я так хочу увидеть первый фильм.

Он рассмеялся, будто она очень смешно пошутила.

– Чиста как стеклышко, Ноно.

Ноно?

– Остановился в Casa de Mita, – продолжал он. – Помнишь? Мы провели там выходные? Меня поселили на той же вилле. Ты помнишь? Я пью маргариту с мескалем в твою честь. Ты где?

– В Бразилии. Только что выступили в Сан-Паулу.

– Ух ты. На одном материке. Круто. Да, круто.

– Было очень здорово, – сообщила она.

– Ты какая-то слишком официальная.

Нора понимала, что их слышит полфургона. Рави уставился на нее, отхлебывая пиво из бутылки.

– Я просто… понимаешь… в фургоне… Вокруг люди.

– Люди, – вздохнул он, будто это было ругательное слово. – Вокруг всегда люди. В этом-то и проблема. Но эй, я тут много думал. Насчет того, что ты сказала у Джимми Фэллона…[78]

Нора пыталась держаться так, будто каждая его фраза не была зверем, перебегающим дорогу.

– А что я сказала?

– Ну, о том, как у нас все прошло само собой. У нас с тобой. И что ты не держишь обиды. Я просто хочу поблагодарить тебя за эти слова. Я знаю, что я чертовски трудный человек. Знаю. Но я работаю над собой. Я хожу к психотерапевту, он чертовски хорош.

– Это… здорово.

– Я скучаю по тебе, Нора. Нам было хорошо вместе. Но в жизни есть много чего, помимо фантастического секса.

– Да, – согласилась Нора, пытаясь держать воображение в узде. – Безусловно.

– У нас было много хорошего. Но ты права, что рассталась со мной. Ты поступила правильно, в космическом порядке вещей. Нет отвержения, есть смена направления. Знаешь, я много думал. О космосе. Я настраиваюсь. И космос говорит, что мне нужно собраться. Таков баланс. Между нами были глубокие чувства, и наши жизни такие напряженные, это как третий закон механики Дарвина. О том, что действие приводит к противодействию. От чего-то приходится отказаваться. И ты увидела это, и теперь мы просто частицы, парящие во вселенной, которые однажды могут воссоединиться в Chateau Marmont…[79]

Она понятия не имела, что ответить.

– Кажется, это был Ньютон.

– Что?

– Третий закон механики.

Он склонил голову набок, как смущенный пес.

– Что?

– Забудь. Это не важно.

Он вздохнул.

– Ладно, я допью эту маргариту. Ведь у меня утром тренировки. Мескаль, видишь. Не текила. Надо быть чистым. У меня новый тренер. По смешанным единоборствам. Крутой.

– Ясно.

– И, Ноно…

– Да?

– Можешь еще раз назвать меня так, как обычно?

– Хм…

– Ну, ты знаешь.

– Разумеется. Да. Конечно.

Она пыталась придумать, что это может быть за прозвище. Рири? Сухарик? Платон?

– Не могу.

– Люди?

Она деланно оглянулась.

– Именно. Люди. И ты знаешь, теперь, когда мы разошлись, это слегка… неуместно.

Он меланхолично улыбнулся.

– Послушай. Я буду на твоем финальном шоу в Лос-Анджелесе. В первом ряду. В Staples Center[80]. Ты не сможешь меня остановить, ясно?

– Это так мило.

– Друзья навеки?

Почувствовав, что беседа заканчивается, Нора внезапно захотела спросить.

– Ты правда увлекался философией?

Он рыгнул. Поразительно, как шокировало осознание, что Райан Бейли был обычным человеком, в человеческом теле, которое изрыгает газ.

– Что?

– Философией. Много лет назад, когда ты играл Платона в «Афинянах», ты давал интервью и сказал, что читал много философов.

– Я читал жизнь. А жизнь – это философия.

Нора не поняла, что он имел в виду, но в глубине души гордилась, что эта ее версия бросила звезду экрана первой величины.

– Кажется, тогда ты сказал, что читал Мартина Хайдеггера.

– Какого Мартина Хот-Дога? О да, это так, фуфло для журналистов. Знаешь, много можно белиберды наговорить.

– Да. Конечно.

– Adios, amiga[81].

– Adios, Райан.

А потом он исчез, и Джоанна улыбалась ей, не говоря ни слова.

В Джоанне было что-то учительски-утешающее. Норе показалось, что этой ее версии Джоанна нравится. Но потом вспомнила, что должна сделать подкаст от имени группы, хотя не знала имен половины участников. Или названия последнего альбома. И вообще никаких альбомов.

Машина притормозила возле роскошной загородной гостиницы. Модные автомобили с затененными стеклами. Пальмы со сказочной подсветкой. Архитектура иной планеты.