Она обвела край бокала длинным тонким пальцем, забывшись в воспоминаниях.

— И я спрятала свои сердечные тайны, — едва слышно произнесла Бекка. — А потом он умер, и осторожность перестала быть моим приоритетом.

Я подождала десять секунд, прежде чем побудить ее говорить дальше.

— А матери ты никогда не говорила?

Бекка очнулась от грез и покачала головой.

— Она бы не поняла. Точно назвала бы меня дурой. Она считала, что женщине лучше всего улыбаться, наряжаться и удачно выйти замуж.

Я встречала многих женщин, которые притворялись глупее, чем есть на самом деле, чтобы выйти замуж и обрести стабильную жизнь. Я плохо знала Бекку, но не могла представить, чтобы она изображала скромницу.

— Моя очередь, — сказала она. — А у тебя какие отношения были с родителями?

— Моя мать умерла, когда я была еще маленькой, так что у нас не было возможности поладить.

— Мне жаль. — Бекка накрыла мою ладонь своей, и по моей руке побежали мурашки. — Как она умерла?

— От пневмонии. В основном.

— В основном?

Я выдернула ладонь и притворилась, будто поглощена заусенцем.

— Она никогда не отличалась крепким здоровьем. Вечно ходила вся в синяках, понимаешь? Я была маленькой и не понимала, в чем дело. Врач сказал, пневмония может убить даже крепкого и здорового человека. Но у нее не было возможности стать крепкой и здоровой.

Я могла бы наврать. Я умею лгать. Да что там, я первоклассная лгунья. Даже не знаю, почему сказала правду. Надо отдать ей должное, Бекка не стала мне сочувствовать, гладить по руке или что-нибудь в этом роде. Просто дала мне немного времени.

— В общем, — продолжила я, — я осталась с отцом. Если мы когда-то и ладили, я этого не помню. Я сбежала в пятнадцать и никогда не оглядывалась.

Я глотнула лимонада и пожалела, что не взяла чего-нибудь покрепче.

— Моя очередь, — сказала я. — Что ты думаешь о Джоне Мередите?

— В каком смысле?

— В любом. Я спрашиваю потому, что для человека, находящегося всего на одну ступень выше начальника смены, он слишком близок к вашей семье.

— Ну, он ведь целую вечность в компании, верно? — сказала она. — И честно говоря, Рэнди слегка в него влюблен. Платонически, естественно. Думаю, он равняется на Джона. Как на настоящего мужчину.

— А ты как к нему относишься?

— Не знаю. Как к служащему. Он довольно приятный. Только немного… как бы это сказать… грубоват.

— Никаких обид на вашу семью? — спросила я.

— Никаких.

Она произнесла это с такой уверенностью, что мои брови поползли вверх. Даже если бы Мередит не произвел на меня впечатления человека, слишком интересующегося Беккой, меня бы удивил давний сотрудник, не затаивший за все это время ни единой обиды на босса.

— Насколько я знаю, он безобиден, — сказала Бекка. — Вот те крест!

И наманикюренный ноготок царапнул красный атлас.

— Моя очередь. В какую самую опасную ситуацию ты попадала?

Если бы я осталась на сто процентов честной, то ответила бы про отца, приходившего домой в стельку пьяным, когда мне приходилось всю ночь прятаться в кукурузном поле. Вместо этого я дала на три четверти честный ответ, рассказав о первой встрече с мисс Пентикост. Когда я всадила в Макклоски нож, Бекка с отвисшей челюстью застыла на краешке стула. Ее голубые глаза горели от восторга.

— Потрясающе! — воскликнула Бекка, когда я закончила. — Пока что ты самый интересный человек из тех, с кем мне доводилось танцевать.

— Спасибо, — сказала я, слегка кивнув. — Моя очередь?

— Как я могу соперничать с таким?

— Это не соревнование, — заверила я. — Просто дружеская игра во взаимный допрос.

Она опустошила свой бокал с джином и помахала официантке, чтобы принесла новый.

— Ну, раз дружеская, — сказала Бекка.

Над следующим вопросом я задумалась. Я решила, что вытащу из нее еще один ответ, прежде чем она либо устанет от игры, либо выпьет слишком много, чтобы я сочла дальнейшие расспросы этичными.

— Насколько ты доверяешь дяде Харри? И почему? — спросила я.

Пришла официантка с новым коктейлем, дав Бекке немного времени, чтобы обдумать вопрос.

— Я доверяю ему как любому другому из живых, — сказала она. — Он всегда присматривал за нами. Отец ему доверял, а я доверяла отцу.

— А твоя мать ему доверяла?

— Я никогда не спрашивала, — ответила Бекка.

— Но сама-то как думаешь?

— Я думаю, что ты пытаешься ловко вставить еще один вопрос.

На каком-то этапе нашего разговора что-то случилось. Сначала ее лицо было открытым, а теперь превратилось в маску. Я мысленно пометила, что нужно разобраться, почему она так настаивает на надежности старого дяди Харри.

— Ладно, — согласилась я. — Твоя очередь.

Она задумчиво прищурилась, а потом ее лицо расплылось в широкой улыбке.

— Есть у меня один вопрос, — сказала она.

— Ого! Что-то мне не нравится этот взгляд.

— Какой был самый незабываемый поцелуй в твоей жизни?

Признаюсь, я покраснела. Да и кто бы не покраснел, когда с другого конца стола тебе улыбается такая девушка. Я перебрала варианты и наконец остановилась на одном.

— С Кармином Винченцо.

Ее улыбка дрогнула.

— Но поцелуй был незабываемым только потому, что на Кармине было ярко-желтое трико, а одну ногу он закинул за голову.

Я наскоро поведала о своем летнем увлечении итальянским акробатом.

— Но если говорить о лучшем поцелуе, — добавила я, — то он был с Сарой. Без фамилии.

Бекка закрыла губы ладонью в притворном ужасе.

— Без фамилии? Какой кошмар!

— Ее имени я тоже не знала. Но назвала ее Сарой, потому что она была похожа на Сару.

— Это очередная история из жизни цирка?

— Боюсь, что нет. Вот как это было. Мы остановились в затрапезном городишке где-то в Огайо, чтобы дать несколько представлений на выходных. Как-то вечером я помогала публике рассаживаться на карусели. Там была девушка, она пришла с парнем с фермы, явно на свидание, причем первое, и девушке все происходящее не нравилось.

Она хотела прокатиться на колесе обозрения, но парень боялся высоты. Не хотел подниматься. Она не хотела сидеть одна, но в очереди не было одиноких женщин, только мужчины, а фермер не желал, чтобы она обозревала окрестности с другим парнем. Вот я и вызвалась поехать с ней. Все были счастливы.

Певица на сцене заканчивала песню. Я дождалась, пока стихнут аплодисменты, и продолжила: