нос. Обычно это не угрожало жизни, но сейчас были далеко не идеальные условия: лекарства в дефиците, больничные койки переполнены.

К счастью, Пьеру повезло. Получив необходимое лечение, он начал поправляться. Рядом с ним Эльма сама была больна, страдала от рожи – кожного заболевания, вызывающего огненно-красную сыпь. После выписки Пьера супруги выздоровливали вместе в доме Альфреда в Париже: «Я превратился в развалину, но медленно прихожу в себя, – писал Пьер Жаку. – Очень благодарен за любовь отцу, Луи и тебе. Сейчас я поправляюсь в доме отца, в твоей комнате. Слышу игру на пианино, но там нет танцев. Вид пустой – как на море. Эльма очень устала, ей тоже нужен отдых. И она ужасно скучает по нашей дочери и мечтает о путешествии в Америку».

В конце концов в Америку вернулись оба. Из-за дифтерии Пьера временно признали непригодным для службы, и они решили провести отпуск в Нью-Йорке. «Я думаю, что болезнь Пьера – замаскированное благословение нашего небесного отца», – с облегчением написала Эльма зятю. Они отправились в путь в сентябре 1915 года, путешествие было рискованным. Всего четыре месяца назад пароход «Лузитания» был подбит немецкой торпедой у побережья Ирландии, погибли 1198 пассажиров, путешествующих из Нью-Йорка. Некоторые были знакомы Картье. Леди Маргарита Аллан выжила, как и ее тиара Cartier с жемчугом и бриллиантами (чудесным образом спасенная служанкой), но, что ужасно, ее пятнадцатилетняя и шестнадцатилетняя дочери утонули.

С наступлением 1916 года война становилась все более жестокой. В битве при Вердене, которая длилась большую часть года, немецкие и французские войска потеряли около миллиона человек. Когда мрачные новости достигли Америки, Пьер и Эльма писали письма, полные любви и оптимизма, чтобы поддержать дух семьи, оставшейся во Франции. «Эта война, безусловно, скоро закончится, и мы снова сможем быть вместе». При нормальных обстоятельствах Пьер должен был вернуться на фронт после восстановления, но к декабрю французское консульство подтвердило его непригодность для дальнейшей службы. Причиной была указана неврастеническая меланхолия, результат истощения центральной нервной системы. Зять Эльмы в Нью-Йорке, выдающийся хирург доктор Делаван, возможно, оказался полезным при вынесении вердикта о болезни. Вернувшись в Нью-Йорк, Пьер и Эльма вместе с дочерью переехали в гостиницу St. Regis на Пятой авеню. В апреле, на пятый день рождения Марион, они устроили детский праздник в библиотеке отеля, который попал в газеты. Тридцать детей были приглашены на просмотр французского немого фильма «Золушка», а затем на «чай и шалости».

Но при всей радости от того, что он снова был в безопасности и рядом с обожаемой дочерью, мысли Пьера никогда не уходили далеко от войны. Он занялся благотворительностью, сначала передавая средства Союзу искусств, затем став его секретарем. Организация, основанная в Париже знаменитой актрисой Рэйчел Бойер, изначально была создана для помощи нуждающимся актерам и художникам во Франции. Когда началась война, она переключилась на финансирование полевых кухонь в Париже, но собирать деньги становилось все труднее.

По просьбе г-жи Бойер Пьер вступил в Союз искусств осенью 1916 года и помог создать Нью-Йоркский комитет по сбору средств. С помощью подписок, благотворительных мероприятий и продажи брелоков и браслетов они собрали значительные суммы для отправки во Францию. Тот факт, что это привело к более тесному контакту с «великими и щедрыми» – с маркизом де Полиньяком и миссис Дж. Уэст Рузвельт, двоюродной сестрой Теодора Рузвельта, был приятным бонусом. Общение с нужными людьми было важно и для самого Пьера, и для бизнеса, и для поддержания чувства собственного достоинства. Выросший в обществе, где правили аристократы, он, как и Луи, был разочарован тем, что большая часть высшего общества смотрела на его семью свысока. В какой-то момент Пьер даже нанял специалиста по генеалогии, чтобы доказать свои «благородные» корни. Здесь, увы, его ждала неудача.

Нитка жемчуга

Пьер писал Жаку через несколько месяцев после возвращения в Нью-Йорк: «Я благодарю Небеса за обстоятельства, позволившие вернуться, потому что без моего присутствия наши интересы могли бы пострадать». Люди, которых Пьер оставил ответственными в свое отсутствие, в том числе Жюль Гленцер и Виктор Дотремон, спокойно вращали колесо бизнеса, но без впечатляющих продаж. Секретарь Приер, которого братья решили отправить из Франции во время войны, немного увеличил продажи, но им не хватало Муффа – он был на фронте и получил серьезное ранение в шею.

Для Пьера были два приоритетных вопроса: найти бóльшее помещение и спасти колеблющийся денежный поток, продав некоторые ценные предметы в шоуруме. К счастью, прямо за углом находился клиент, который решил обе проблемы.

В начале ХХ века идеальная жемчужина считалась самым ценным объектом в мире. Когда одну из них находили в Персидском заливе, это становилось событием и могло привести мировой финансовый рынок в состояние повышенной готовности, снизив ценность всего остального. Альфреду и его сыновьям не потребовалось много времени, чтобы понять силу маленьких переливающихся сокровищ. Самые богатые женщины покупали жемчуг Cartier, но из всех сделок с жемчугом одна была особенно значимой для фирмы. В ней участвовала избалованная молодая женщина Мейси Плант и обожающий ее пожилой муж Мортон Плант, железнодорожный и пароходный магнат, председатель престижного нью-йоркского яхт-клуба.

В 1916 году Пьер Картье выставил в нью-йоркском шоуруме то, что считал самым дорогим ожерельем в мире. Две нити из пятидесяти пяти и семидесяти трех безупречных жемчужин стоили более миллиона долларов (около $24 миллионов сегодня) – и за одну ночь стали сенсацией. Многие специально приезжали, чтобы увидеть колье, но тридцатилетней Мейси Плант этого было мало – она хотела им обладать.

На фото: Мейси Плант (вверху) в жемчужном колье Cartier, за которое ее муж, Мортон Плант, отдал свой дом на Пятой авеню (внизу) в 1916 году. После значительных преобразований дом станет штаб-квартирой Cartier New York

Однажды вечером Мейси Плант и Пьер Картье сидели рядом за обедом. Она восхваляла красоту жемчужного ожерелья Cartier, но была уверена, что не сможет себе его позволить. Пьер знал, что 60-летний Мортон Плант одурманен молодой женой и сделает все, чтобы исполнить желания Мейси. Пьер также знал, что Плант рассматривает возможность продажи своего особняка в стиле ренессанс на углу Пятой авеню и Пятьдесят второй улицы. Поскольку и пятиэтажный дом, и жемчужное ожерелье были оценены в миллион долларов, Пьер предложил мистеру Планту: «Дайте мне свой дом, и я дам вам ожерелье». К счастью для Мэйси, ее муж принял предложение. Жемчужное ожерелье было обменено на ключи от дома. Cartier переехал в особняк.

Новый дом: 651–53 на Пятой авеню

«Новое здание преобразуется. Перегородки в комнате сносятся, потолок дырявый, лестница завалена штукатуркой, но мне начинает здесь нравиться. Теперь мы можем принести французскую роскошь в Нью-Йорк!» – писал Пьер Жаку, вкладывая все силы и средства в ремонт дома. Сознавая, что в Европе все еще бушует война, он чувствовал, что сосредоточиться на бизнесе – лучшее, что можно сделать.