Похоть. Желание. Девлин чувствовал вещи, от которых кровь в моих венах воспламенялась. Я не получила мыслей или чётких образов, лишь колоссальность его голода, помноженного на свирепую силу, энергию и безвременное терпение чего-то бесконечно древнего, не пугающегося необходимости ждать столь долго, сколько потребуется для получения желаемого. Если верить маме, «старые души» — это люди, которые прожили много жизней. Пусть они не сохранили воспоминания о прошлых жизнях, они сохранили выученные уроки. Рождённые с опытом, внедрённым в сам их костный мозг, они с младых лет демонстрировали зрелость, стойкость и мудрость, которых недоставало другим. Девлин казался мне очень старой душой. Под всем этим жила глубокая, могущественная, непоколебимая эмоция. Он был истиной, константой, неуклонной стрелой с намеченной целью.

Затем идеально гладкая пустая стена.

— Довольно, — сказал он.

— Ты почувствовал меня там, — ошеломлённо сказала я.

— Алтея тебя тоже почувствовала. Не терзайся из-за этого, в будущем она будет действовать с тобой тактично. Как и должна.

— Да что такое с этим городом?

— Что ты имеешь в виду?

— Он… — пугает меня! — Странный, — в бесчисленных смыслах слова.

— Разве? Или это просто первое место, где ты когда-либо почувствовала себя так, будто можешь вписаться? Где ты можешь познать себя? Стать той, кем и чем тебе всегда было суждено стать. В силе нет места страху, а ты, Зо Грей, обладаешь великой силой. Будь осознанной, будь осторожной, не всматривайся в глаза жителей этого города без приглашения — никогда без приглашения — и с тобой всё будет хорошо.

Затем музыка вновь сменилась на быстрый темп, он запрокинул голову и рассмеялся, а я задрожала. Он был таким тёмно прекрасным и отличающимся от любых других мужчин, что я встречала, и этот город был таким чертовски странным. Девлин и Дивинити пробуждали во мне вещи, которые я не могла даже начать осмысливать. Такое чувство, будто я просыпалась от глубокого состояния фуги, и мир, который всегда казался… ну, серым как зима на Среднем Западе, однообразным и пресным, стал куда более ярким и интенсивным, чем я когда-либо воображала себе.

— Ах, я ждал этого. Оторвись по полной, Зо. Ты овладела рилом. Пусть искры летят. Превзойди меня. Если сможешь, маленькая, — он бросил этот вызов с дьявольской улыбкой.

К волынке присоединилась гитара, затем богатые гармоничные голоса напевов множества людей, и наконец, раскатистый грохот басовых барабанов, отбивавших ритм.

— Маленькая, как же, — прорычала я.

— Ты щенок. Ты не можешь играть со здешними большими псами. Или можешь?

Когда он резко крутанул меня от себя, я полетела через танцпол.

— Превзойди меня, Зо Грей, — прокричал он с расстояния, и меня переполнило обезумевшее оживление. Когда пол сделался алым, совокупность выпитых напитков, натиска большего количества заинтересованных во мне людей, чем я когда-либо видела в жизни, а также странного поворота в разговоре, вызова от мужчины столь необычного, столь странного и странно прекрасного, подстёгивания экзотичного гортанного напева, темп которого всё ускорялся — cummer gae ye before, cummer gae ye, gin ye winna gae before, cummer let me — я позволила всем запретам спасть с меня с приливом столь мощного соревновательного духа, что это застало меня врасплох и удивило. Всю свою жизнь я оправдывала ожидания, делала всё возможное, чтобы успешно выполнить стоящие передо мной задачи, но я никогда не испытывала такого свирепого желания победить.

Наблюдая за Девлином как ястреб, я вторила ему шаг за шагом. Я танцевала со всей яростью, горем, болью и страстью в моей душе. Я танцевала так, как трахала Келлана, без единого сдерживающего ограничения. Я танцевала так, будто от этого зависела сама моя жизнь.

Алый цвет скользил по полу всё выше и выше, обагряя пламенем сияющие словно звёзды стены. Я двигалась так быстро, что комната размылась в яркое огненное пятно, тогда как я оставалась полностью сосредоточенной на его ногах, на том, чтобы заставить свои ноги делать то же самое. Я была слепа к всему, что происходило вокруг нас, пока Девлин не вскрикнул:

— Ты очистила танцпол, девочка, но ты ещё не превзошла меня, — и я осознала, что другие отошли назад, образовав круг, и наблюдали за нами.

Я понятия не имела, как я должна его превзойти, сомневалась, что мои ноги способны двигаться ещё быстрее, а потом горожане собрались кругом вокруг нас. Соединив руки, они начали танцевать против часовой стрелки (позднее я узнаю, что это и называлось «loupin’ lightly widdershins». Создавалось такое ощущение, будто лихорадочный темп их вращения в унисон почти вливал в меня энергию, будто я танцевала в центре какой-то воронки, которая черпала примитивную силу и адреналин из собравшихся вокруг горожан и направляла в меня, наполняя меня лихорадочным, первобытным побуждением, пробуждая меня, заставляя меня чувствовать себя интенсивно, почти болезненно живой. Затем мои ноги внезапно задвигались ещё быстрее, и уже Девлину пришлось потрудиться, чтобы поспевать.

Песня, казалось, длилась вечно, пока мы танцевали всё быстрее и быстрее. Напевы стихали, песня превращалась в крики гитары, лихорадочные звуки волынки, ведущий бас и лишь изредка раздающееся гортанное бурканье. Мне казалось, что мои ноги должны были дымиться в комнате, которая внезапно сделалась невыносимо жаркой, такой жаркой, что с меня пот лился градом, пока кровавое пламя лизало стены, устремляясь к ониксовому потолку высоко вверху. Барабаны учащались, доходили до оглушительного грохота грома, стучали и стучали, как зловещие, распаляющие барабаны войны, подстёгивающие меня танцевать лучше, быстрее, дольше.

Мы всё танцевали и танцевали.

Они всё кружили и кружили.

Ни разу этот ублюдок не сбился с шага. Ни разу он не уступил мне. Но хотя бы, утешала я себя, какое-то время я вела в нашем состязании.

Когда песня наконец-то завершилась, я чувствовала себя невероятно.

Одурманенная, пьяная от жизни, сильная и уравновешенная, сосредоточенная, сосуд, переполненный изобилующей энергией, изысканно осознающая каждый дюйм своего тела, каждый удар моего сердца, каждый запах и вид в комнате. Никогда я не чувствовала себя столь… наэлектризованной, связанной, остро осознающей и… голодной, так чертовски голодной до всего.

Раздалось ликование, затем Девлин оказался рядом, беря меня за руку, утаскивая с танцпола в одну из тускло освещённых боковых комнат, толкая меня к стене, встречаясь со мной глазами и хрипло произнеся:

— Сейчас поцелую тебя, Зо.

— Да, — сказала я бездыханно, и ещё до того, как слово было произнесено, его рот смял мои губы.

Танец разбередил во мне сексуальное неистовство, и я поцеловала его в ответ, вторя его похоти так же, как я вторила его шагам, раздирая пуговицы его рубашки,