о бок улечься на одной ветке и смотреть на крону. Это дерево не перенесло ампутаций, ветви разваливались от неба к земле, затем вновь взмывали к небесам, не имея никаких шрамов. Огромная бахрома серебристого мха свисала с веток, покрытых папоротниками, плющом и воздушными лозами. Тут цветок поднимал застенчивую головку из щёлки. Там сова обустроила свой дом; ещё где-то коконы изящно крепились к нежной обратной стороне листьев. Мерцающие нити большой паутины (с весьма ужасающим огромным жёлто-чёрным пауком в центре) простирались на три с половиной метра, от ветки до ветки. Дуб Сильван сам по себе был нетронутой экосистемой.

— Ну разве ты не величественен? — воскликнула я, подходя к стволу, прижимая ладони к тёплой коре, будто я могла почувствовать столетия жизни, пульсирующие в древесном соке, который питал его яркое, гигантское сердце.

И я готова была поклясться, что на мгновение действительно почувствовала некое сердцебиение. Я рефлекторно отдёрнулась, попятившись и нервно покосившись. Само собой, я это вообразила.

Я подумывала агрессивно зашагать вперёд и снова прижаться ладонями, затем передумала. Мама всегда говорила: «Зо, задавай вопрос лишь тогда, когда ты полностью готова к любому возможному ответу». Я ни капельки не желала сталкиваться с ещё одной странностью, с которой придётся разбираться. Мои экстрасенсорные способности, свойственные и другим людям в этом городе, почти парализующий страх Алтеи перед чем-то или кем-то, убийство мамы, бесчисленные необычные характеристики поместья — всего этого более чем хватало, чтобы держать меня на постоянно нервной грани. Если это дерево каким-то образом обладало сердцебиением, то у меня случился страусиный момент; погрузив голову в песок, я предпочту не знать.

Я встряхнулась.

— Амбар, — пробормотала я, гадая, какие же проблемы могут случиться в амбаре. Само собой, ничего слишком драматичного. В конце концов, это всего лишь амбар.

Верно?

С другой стороны, ничто в Дивинити не описывалось словом «всего лишь». В этом месте одни слои накладывались на другие, ожидая, когда их раскроют.

Слева от меня находились ещё одни ворота из кованого железа — выход из сада. Я поспешила туда, к просторной прямоугольной постройке с металлической крышей, находившейся за ними.

Когда я вошла в хозяйственную постройку через большие двойные двери, я глубоко вдохнула запах соломы из донника, кожи и седельного мыла, а также чего-то бодрого и лимонного. Амбар был огромным и сумрачным, не считая полос рассеянного солнечного света, пробивающихся сквозь щели в старом сайдинге, с литым бетонным полом, на котором громоздились комбайны, тракторы и прицепы. Пыльные упаковки забытого табака лежали на верхних уровнях, а по обеим сторонам вдоль стен тянулись лошадиные стойла. В здании имелся частичный второй этаж, забитый тюками соломы, мешками семян и удобрений. В самом верху, под пиком круто покатой крыши, висящие на толстых верёвках, привязанных к стропилам, виднелись древние фермерские инструменты, освобождавшие место на полу для современного оборудования.

— Эй? — позвала я. — Есть здесь кто?

Когда ответа не последовало, по моему позвоночнику скользнул холодок дурного предчувствия.

«Отступай», — потребовал этот холодок. Но органы чувств, на которые я привыкла полагаться — вещи вроде картинки и звука — не смогли определить причину опасений, и с прагматизмом, внедрённым в меня с младых лет, я снова выкрикнула «Эй!» и сделала ещё несколько шагов в тускло освещённый амбар, обходя комбайн, чтобы заглянуть вглубь теней помещения.

Я не знаю, что меня предупредило, но что-то предупредило. Позднее я решила, что, должно быть, услышала скрип, когда инструмент надо мной сдвинулся, потрескивая на своих верёвках. Я резко вскинула голову и увидела один из тех архаичных фермерских инструментов — своеобразную тяжёлую, антикварную сенокосилку, подрагивающую на её тросах. Затем она рванулась прямо на меня, с бесчисленными длинными и изогнутыми лезвиями, острыми как сабли. Я отшатнулась назад, стремительно повернувшись, чтобы избежать удара, и три огромных чёрных мастифа с пеной на мордах свирепо ринулись на меня, щёлкая челюстями и рыча. Я резко развернулась в другую сторону, но и там нашла ещё трёх мастифов, брызжущих слюной. Я оказалась в ловушке между ними.

Я вскинула голову обратно вверх и увидела смерть на этих сверкающих лезвиях. Что-то внутри меня вспыхнуло, когда время замерло, и моя жизнь пронеслась перед моими глазами, и я осознала, что жизни-то у меня ещё не было, и я, видит Бог, не умру в амбаре, убитая фермерским инструментом, окружённая свирепыми псами.

Грибовидное облако, которое я почувствовала этим утром, вернулось — явление немыслимой широты и жестокости, раскалённое добела и радиоактивное, пронзённое бесконечным криком несправедливости, что моё время здесь оборвётся так быстро, когда хорошие вещи только начали наконец-то происходить со мной. Облако пропитало каждый атом моей сущности, дымясь, опаляя, обугливая меня изнутри, и как раз когда оно стало невыносимым, когда я почувствовала, что оно может выжечь душу из моего тела, я, подчиняясь примитивнейшему инстинкту, вытолкнула облако, пытаясь изгнать его из себя, поддаваясь внезапному убеждению, что моя внутренняя ядерная бомба может уничтожить меня до того, как это сделает инструмент.

Я всей своей мощью давила на это радиоактивное месиво, пытаясь соскрести его в один большой шар яда и выбросить его из своего тела — я толкала и толкала, поглощённая яростью на ту вещь, которая стремилась оборвать мою жизнь, на этот чёртов инструмент — а затем облако исчезло, и я почувствовала себя одурманенной, на грани обморока. Сенокосилка почти упала на меня, но смертоносный инструмент внезапно резко отлетел влево и со скрежещущим визгом металла по металлу и взрывом огненных искр приземлился на комбайн. Он смял крышу комбайна как аккордеон, вдавив её в кабину, свирепые сабли-когти врезались в пол, оставляя борозды в бетоне. Затем, дрожа и подёргиваясь, всё это завалилось сцепившейся грудой покорёженного металла и замерло.

Я пошатнулась назад, рыдая от страха и облегчения, прижимая ладонь к груди, а затем развернулась и выбежала из амбара так быстро, как только несли меня мои дрожащие ноги.

Только почти добравшись до дома, я подумала… куда подевались те ужасающие псы?

И если на то пошло, откуда они взялись, чёрт возьми?

***

Когда Элис пришла, я сидела на кухне и обхватывала кружку кофе всё ещё дрожащими руками. Как только я вернулась в дом, я накинулась на первую попавшуюся служанку и попросила её немедленно послать Элис ко мне на кухню.

— Мужчина, который пришёл к двери, — резко сказала я. — Кем он был?

Опешив от моего тона, она нервно сказала:

— Честно говоря, мэм, я никогда прежде его не видела. Что-то не так?

Мне так и хотелось вернуться в амбар, осмотреть верёвки,