Поскольку мы имеем дело с чем-то непредсказуемым, то не ведаем, как и в каком направлении будет развиваться нарождающаяся личность. С другой стороны, мы достаточно знаем о природе и мире, чтобы относиться с некоторой опаской ко всему на свете. Кроме того, мы воспитываемся в христианской вере в то, что человеческая природа изначально дурна и греховна. Даже те, кто больше не придерживается христианского вероучения, с недоверчивостью и страхом относятся к возможностям, таящимся в глубинах их существа. Просвещенные психологи вроде Фрейда рисуют крайне неприятную картину того, что дремлет в безднах человеческой психики. Посему любая попытка замолвить словечко за развитие личности выглядит той еще авантюрой. Впрочем, человеческая природа полна самых удивительных противоречий. Мы превозносим «святость материнства», но никогда бы не решились возложить на него ответственность за человеческих монстров, маньяков-убийц, опасных психопатов, эпилептиков, идиотов и калек всех мастей, рождающихся каждый день. Вместе с тем, едва дело доходит до позволения личности развиваться свободно, нас охватывают сильнейшие сомнения. «Эдак может случиться все что угодно», – говорят люди или выдвигают старое, скудоумное возражение против «индивидуализма». Но индивидуализм никогда не был плодом естественного развития; он есть не что иное, как неестественная узурпация, причудливая, дерзкая поза, рассыпающаяся при малейшем затруднении. Мы же имеем в виду совсем иное.

293 Разумеется, никто не развивает личность только потому, что ему сказали, будто это полезно или целесообразно. Природа еще никогда не прислушивалась к благонамеренным советам. Единственное, что движет природой, в том числе и человеческой, – это причинная необходимость. Без нужды ничто не меняется, а менее всего человеческая личность. Она чрезвычайно консервативна, если не сказать бесстрастна и равнодушна. Пробудить ее способна лишь острая потребность. Развивающаяся личность не подчиняется ни капризу, ни приказу, ни озарению; она повинуется исключительно грубой необходимости; ей требуется мотивирующая сила внутренних или внешних обстоятельств. Любое другое развитие ничуть не лучше индивидуализма. Вот почему «индивидуализм» – дешевое оскорбление, если оно брошено в сторону естественного развития личности.

294 Выражение «много званых, а мало избранных»[101] здесь как нельзя более кстати. Развитие личности от зародышевого состояния до полной сознательности – это одновременно и благословение, и проклятие, ибо первый плод этого развития есть сознательное и неминуемое отделение индивидуума от недифференцированного и бессознательного стада. Подобное отделение неизбежно влечет за собой одиночество и изоляцию. От этой участи не могут спасти ни семья, ни общество, ни положение, ни даже самое успешное приспособление к окружению. Развитие личности – это привилегия, за которую приходится дорого платить. Те, кто громче всех кричит о развитии своей личности, меньше всего задумываются о последствиях, которые сами по себе способны отпугнуть слабых духом.

295 Но все же развитие личности означает нечто большее, чем просто страх выпустить на волю монстров или оказаться в изоляции. Оно также означает верность закону собственного бытия.

296 В данном контексте термину «верность» я бы предпочел греческое слово из Нового Завета, πίστis, ошибочно переведенное как «вера». На самом деле оно означает «доверие», «доверчивую преданность». Верность закону собственного бытия есть доверие этому закону, лояльная приверженность и доверительная надежда; одним словом, это установка, которую должен хранить религиозный человек по отношению к Богу. Отсюда ясно, сколь зловещая дилемма таится под поверхностью основной проблемы: личность не сможет развиваться, если индивидуум сознательно не выберет свою собственную стезю. Не только каузальный мотив – необходимость, – но и сознательное моральное решение должны придать силу процессу построения личности. Если отсутствует первое, то предполагаемое развитие сведется к простой акробатике воли; если отсутствует второе, то развитие завязнет в бессознательном автоматизме. Тем не менее человек может принять решение идти своим путем только в том случае, если этот путь представляется ему наилучшим. Если бы лучшим считался какой-то другой путь, человек жил бы и развивал эту другую личность вместо своей собственной. Другие пути суть условности морального, социального, политического, философского или религиозного толка. Тот факт, что условности всегда процветают в той или иной форме, доказывает, что подавляющее большинство людей выбирает не собственный путь, а принятый обществом и, следовательно, развивает не себя, а метод и коллективный образ жизни за счет собственной целостности.

297 Подобно тому, как психическая и социальная жизнь человечества на первобытном этапе представляет собой исключительно групповое существование при высокой степени бессознательности индивидуума, так и последующий процесс исторического развития в основном является коллективным и, несомненно, останется таковым. По этой причине я убежден, что условности суть коллективная необходимость. Это паллиатив, а не идеал ни в моральном, ни в религиозном смысле, ибо подчинение им всегда означает отказ от целостности и бегство от конечных последствий собственного бытия.

298 Развивать собственную личность – непопулярное начинание, отклонение, крайне несвойственное стаду, эксцентричность, отдающая отшельничеством. Во всяком случае, так кажется со стороны. Посему не удивительно, что с древнейших времен лишь немногие избранные отваживались на это необычное предприятие. Будь все они глупцами, мы могли бы смело отмахнуться от них как от ίδιώται, умственно «частных» людей, не заслуживающих внимания. К несчастью, эти личности, как правило, принадлежат к легендарным героям человечества, к тем, на кого равняются, кого любят и кому поклоняются, к истинным сынам Божиим, чьи имена остаются в веках. Они – цветок и плод, вечно плодоносящие семена древа человечества. Отсылка к историческим фигурам объясняет, почему развитие личности есть идеал, а индивидуализм – оскорбление. Величие исторических фигур заключается не в смиренном подчинении условностям, а, напротив, в освобождении от них. Они возвышались, словно горные вершины, над массами, которые по-прежнему цеплялись за свои коллективные страхи, свои убеждения, законы и системы, и смело выбирали собственный путь. Обывателю всегда казалось чудом, что некто может свернуть с проторенной дороги, предпочтя ей крутую и узкую тропу, ведущую в неизвестность. Как следствие, такого человека всегда считали если не сумасшедшим, то одержимым демоном или вдохновленным богом; ибо тот факт, что некто способен действовать иначе, чем всегда действовало человечество, можно объяснить лишь вмешательством демонической силы или божественного духа. В самом деле, кто, кроме бога, может послужить противовесом мертвому грузу масс с их вечными условностями и привычками? Соответственно, героев с давних пор наделяли божественными атрибутами. Согласно нордическим представлениям, у них были змеиные глаза, а в их рождении или происхождении непременно имелось что-то необыкновенное. Одни герои Древней Греции обладали душой змеи, другие – личным демоном; они были колдунами или избранниками божьими. Все эти свойства, которые можно было множить по желанию, свидетельствуют о том, что для обычного человека любая выдающаяся личность есть нечто сверхъестественное, явление, которое можно объяснить исключительно присутствием некоего демонического фактора.

299 Что же, в конце концов, побуждает человека избрать собственный путь и вырваться из бессознательного отождествления с массой, как из пелены тумана? Едва ли это необходимость, ибо с необходимостью сталкиваются многие и все находят прибежище в условностях. Это и не моральное решение, ибо в девяти случаях из десяти мы выбираем условности. Что же тогда неумолимо склоняет чашу весов в пользу экстраординарного?

300 Обычно говорят о призвании, о каком-то иррациональном факторе, заставляющем человека освободиться от стада и его проторенных путей. Истинная личность – это всегда призвание, в которое она верит, как в Бога, хотя, как сказал бы обычный человек, это всего лишь субъективное чувство. Но призвание действует подобно закону Божию, от которого никуда не деться. Тот факт, что многие люди, идущие своей дорогой, в итоге приходят к гибели, ничего не значит для того, у кого есть призвание. Они обязаны повиноваться собственному закону, как если бы некий демон нашептывал им о новых и чудесных путях. Любой, у кого есть призвание, внемлет внутреннему голосу: он призван. Вот почему в легендах говорится, что у такого героя есть личный демон, который дает ему советы и наказам которого он должен подчиняться. Самый известный литературный пример – Фауст, исторический – демон (даймон или даймоний. – Ред.) Сократа[102]. У первобытных знахарей есть змеиные духи. Эмблема Эскулапа, покровителя врачей, – змея из Эпидавра. У этого божества тоже был личный демон, кабир[103] Телесфор, который, как считается, диктовал или внушал ему врачебные предписания.

301 Первоначальное значение слова «призвание» – «зов свыше»[104]. Самые яркие тому примеры