Проклятье!

Я вздохнула. Раз, два, три…

– Отлично. На сегодня достаточно, приятель.

Взяв Зака за руку, я повела его к дивану, как маленького ребенка. Чуть коснувшись подушки, он открыл свои остекленевшие и такие невинные глаза, что я не смогла сердиться на него дольше чем секунду.

– Сиди здесь.

Он сел.

– Я пойду, принесу тебе воды, а ты не двигайся, хорошо?

Он сделал усилие и посмотрел на меня. Я была абсолютно уверена, что он меня не видел, хотя честно пытался это сделать. Он причмокнул губами.

– Да, мэм.

Мэм? Из последних сил я постаралась не расхохотаться.

– Я скоро, – фыркнула я, а затем, отойдя на пару шагов, чтобы не наступить на осколки лампы, направилась в кухню. Я включила свет, наполнила водой пластмассовую чашку, поскольку со стеклом ему сегодня было не справиться, а заодно захватила из кладовки щетку и совок.

Зак сидел на том же месте, на котором я его оставила. Ботинки валялись посреди комнаты, тело свешивалось с дивана. Глаза были закрыты.

Широкая безмятежная улыбка на его лице окончательно добила меня.

Меня затопила волна нежности, когда я присела на корточки, чтобы потыкать Зака в плечо. В ту секунду, когда он лениво открыл свои голубые глаза, я протянула ему чашку с водой.

– Пей, приятель.

Зак беспрекословно взял чашку, а я занялась беспорядком на полу. Я замела, что смогла, в совок, высыпала осколки в маленькую картонную коробку, которую нашла в мусорном ведре, и кинула ее обратно в мусор. Взяв из кладовки пылесос, я притащила его в гостиную и пропылесосила, чтобы никто не поранился.

Только я выключила пылесос и повернулась, чтобы расставить все по местам, как у меня перехватило дыхание, и я издала самый что ни на есть девчачий писк в мире. Это не было «ааа» или «ооо». Это было похоже… в общем, я не знаю, на что это было похоже, но никогда до этого я не издавала такие звуки.

Не более чем в полутора метрах от меня, под покровом темноты, стоял Эйден, больше всего похожий на треклятого серийного убийцу.

– Как ты меня напугал, черт возьми! У меня сердце чуть не разорвалось… – Я приложила руку к груди. – Господи боже мой!

– Что ты делаешь? – спросил он низким, хрипловатым голосом.

Я тяжело дышала, все еще прижимая руку к груди.

– Кое-кто разбил лампу. – Я махнула в сторону Техасца, развалившегося на диване и безразличного ко всем в этом мире.

Я посмотрела на сонное лицо Эйдена, на его мятую белую футболку, тонкие домашние брюки и почувствовала укол совести. Он обычно старался идти на боковую как можно раньше, чтобы обеспечить себе как минимум восемь часов сна, а тут я со своим пылесосом.

– Очень извиняюсь. Не хотела тебя будить, – шепотом сказала я, хотя была уверена, что, даже если бы я бегала по комнате, колотя в кастрюли и сковородки, Заку было бы все равно.

Эйден пожал своим могучим плечом, взгляд переметнулся с меня на бывшего товарища по команде. Мне не надо было смотреть на Зака, чтобы знать, что он вырубился на диване.

– Сколько он выпил? – спросил Эйден, зевая.

У меня под ложечкой засосало от чувства вины.

– Слишком много… – Чтобы как-то объясниться, я добавила: – Всего лишь хотела ненадолго вытащить его из берлоги. Думала, он расслабится немного.

Может, он, конечно, слишком расслабился, но, когда стало ясно, что Зак набрался до чертиков, было слишком поздно сворачивать наш вечер.

Если по-честному, было весело…

Раздался громкий храп. От неожиданности я оглянулась.

– Мне нужно взять кое-что. Извини, если разбудила тебя.

И, прежде чем Эйден успел сказать хоть слово – или ничего не сказать, – я понеслась вверх по лестнице в комнату Зака. Бардак, который он устроил во время своего добровольного заточения, и особенно запах, просто ужасный, заставили меня внутренне содрогнуться.

Схватив за угол мятое одеяло и подушку, я помчалась обратно и обнаружила, что Эйден стоит рядом с диваном, тихо разговаривая с Заком…

– Вот. – Я протянула подушку.

Эйден взял ее, продолжая разглядывать Зака.

– Ложись, – приказал он спокойным, серьезным тоном, не оставляющим места для возражений даже тому, кто бы очень этого хотел.

Зак лег, не открывая глаз, скрестив руки на груди и уткнувшись плечом в диванные подушки. Я подоткнула одеяло вокруг его длинного тела.

– Он выглядит как маленький ребенок, – прошептала я.

– Он ведет себя как маленький ребенок, – неодобрительно хмыкнул Эйден.

– Что ему теперь делать? – вдруг вырвалось у меня.

Эйден хмыкнул:

– Что ему делать? Перестать вести себя так, будто наступил конец света, и опять начать тренироваться, чтобы до конца сезона его взяли в другую команду, – заявил он. – Что он собирается делать, я не знаю. Если он будет ждать слишком долго, это лишит его шанса на появление новых возможностей. Каждый день мы становимся старше, наши тела уже не могут… – Подбородок Эйдена дернулся, он посмотрел на меня долгим взглядом. – Я поговорю с ним завтра.

– Отличная идея. Думаю, он послушает тебя.

– Тебя, пожалуй, он послушает еще быстрей.

Я нахмурилась и одновременно подняла очки повыше.

– Ты так думаешь?

Эйден ответил, не отрывая взгляд от дивана.

– Я знаю.

– Ладно, я попытаюсь. Самое ужасное, что ко мне редко прислушиваются…

Эйден повернул голову:

– Ты обо мне говоришь?

Я поджала губы.

– Я говорила не о тебе, но…

– Что?

– Раньше ты точно ко мне не прислушивался.

Эйден не ответил.

– Почти никогда, – добавила я шепотом.

Ладно. Все хорошо.

Я взглянула в сторону кухни.

– Перед сном не помешает съесть сэндвич. Хочешь, и тебе сделаю?

– С чем? – спросил он, будто я могла предложить ему сэндвич с индейкой.

– И каково оно – жить во грехе?

Я издала неловкий смешок, одновременно встряхнув кастрюльку. Такие нервные смешки проскакивают, когда чувствуешь себя виноватой. Я до сих пор не призналась Диане, что мы с Эйденом уже съездили в Лас-Вегас.

И это было чертовски странно, ведь обычно она знала о моих критических днях через десять минут после их начала. Мы любили праздновать каждый новый месяц без беременности.

Я помнила только о двух вещах, в которых когда-либо солгала ей. Похоже, мне нравится ходить по лезвию, потому что я даже представить не могла, какая меня ждет расплата, когда Диана узнает правду. Поэтому я увязала все глубже и глубже, но ни за какие коврижки не собиралась признаваться, что наделала.