– Вы собираетесь ее здесь стеречь? – робко осведомилась Марина. – Всю ночь?

– Нет, миледи, – тихо сказал Саймонс. – Eсть другое средство узнать, кто она.

Марину била дрожь. Кому до такой степени она опостылела, что ее обрекли на смерть, запродав ради этого душу черной нечистой силе?!

Чем дольше размышляла Марина, тем более отчетливо вырисовывались в ее уме два образа. Женщина и мужчина. О женщине ей было даже вспомнить противно. А при одной только мысли о том, что именно этот мужчина желает ей смерти, Марина и впрямь хотела умереть.

– Ну и как вам понравилась Флора? – обернулась в седле Джессика.

Марина глянула недоверчиво: неужто Джессика наконец-то нарушила молчание, в которое они были погружены уже добрый час, пока их кони двигались медленным шагом, лишь изредка пускаясь ленивой рысцою. Марина хоть любовалась окрестностями, а Джессика как уставилась на гриву своей лошади, едва они сели в седла, так и не подняла глаз до этой минуты. Конечно, ей было о чем подумать… было и что говорить!

– Она довольно мила, – отозвалась Марина, не покривив душой. – По-моему, очень добрая.

Сразу было понятно, почему Джаспер так привязан к Флоре. От нее исходило ощущение покоя и надежности, и взор ее небольших, но очень красивых серых глаз источал поистине материнское тепло и ласку. При этом Флора выглядела гораздо моложе своих тридцати лет (ведь она была молочной сестрой, а значит, и ровесницей покойного Алистера). Домик ее тоже был премиленький: скромный, правда, но добротный, весь обвитый плетьми вьющихся роз и вечнозеленым плющом. Во дворике стоял колодец с колесом. В кухне, куда мельком, не сдержав любопытства, заглянула Марина, царила ошеломляющая чистота.

В комнате у горящего камина сидела пухленькая старушка и пряла шерсть на ручной прялочке, то и дело клюя носом, встряхивая головой, снова берясь за работу – и снова придремывая. Pядом стояла низкая широкая корзинка, а в корзинке лежали клубочки шерстяных ниток. Они были разных цветов и разных размеров. Один из них, больше всех остальных, напоминал голубую кошку, лежащую в окружении разноцветных котят. Это зрелище усугубляло картину общего покоя и уюта, и центром этого покоя и уюта была, несомненно, детская кроватка с розовым пологом.

– Сударыни? – Флора встретила неожиданных гостий, не веря своим глазам. – Какая честь… какая честь!

Старушка, дремавшая в кресле, внезапно встрепенулась, вскинула голову и, отбросив прялку, принялась с лихорадочной поспешностью наматывать нитки на самый большой клубок, делая «кошку» баснословно толстой. «Котята» меж тем худели.

Немедленно был подан отличнейший сидр. Марина искренне его похвалила, однако Флора только мимолетно улыбнулась. Все внимание ее было привлечено к Джессике, которая осторожно приблизилась к колыбельке.

– Осмелюсь просить миледи быть осторожней, – улыбка Флоры стала напряженной. – Моя девочка нездорова и спит…

– Ваша девочка и не думает спать! – воскликнула Джессика. – Она хлопает своими хорошенькими глазками и улыбается мне. Она просто красавица, – нежно продолжала Джессика. – Взгляните, Марион.

Из-под розовых оборочек чепчика выбивались льняные кудряшки, придавая малышке весьма залихватский вид. Лицо ее раскраснелось – не то после сна, не то и впрямь от жара, но это не убавляло очарования ее улыбки. Маленькие ручки комкали край одеяла, а в приоткрытом ротике виднелся белый сахарный зубик.

– Прелесть! Ангел! – выдохнула Марина. – Можно ее подержать? Просто до смерти хочется!

– Прошу прощения, миледи. Я не дозволю сего никому, тысяча извинений. Цыганка нагадала мне, что моего ребенка ждут неисчислимые беды, если в первые пять лет жизни ее коснется чужая рука. И я… я поверила. Я ведь очень люблю свою дочь! Это счастье всей моей жизни.

– Истинное счастье! – растроганно согласилась Марина и хлопнула себя по лбу: – Какая же я дура, что не захватила гостинца!

– А я захватила, – подала голос Джессика. Сунув руки в карманы амазонки, она выхватила из одного яблоко, из другого – золотую монетку и все это протянула малышке:

– Ну, выбирай, что тебе больше нравится?

Флора сделала шаг вперед, и Марине показалось, что она хочет остановить щедрую гостью, но не осмелилась и только тревожно сновала взглядом с монетки на яблоко.

Точно так же водила туда-сюда своими голубенькими глазками и девочка, словно затрудняясь в выборе.

А и впрямь! Монетка сияла и сверкала в солнечных лучах – чудилось, Джессика держит кусочек такого луча. Ну а яблоко, наливное, золотое, напоенное медовой сладостью, казалось райским плодом. И в конце концов дитя выпростало из-под одеяла ручку и потянулось к яблоку.

– Ну что же, выбрала – так получи! – Джессика обтерла яблоко своим белоснежным платочком. – Держи, счастливица! А это отдадим твоей маме. – И она протянула монетку Флоре, которая взяла ее с выражением спокойного достоинства.

– А как же ее зовут? – спросила Марион, не в силах оторвать взора от чудесного дитяти, которое ворковало над своим яблоком.

– Элен, – ответила Флора.

– О! Неужели в честь моей тетушки! – воскликнула Марина, решив блеснуть, наконец, выдуманным родством.

– Совершенно верно, миледи. Я назвала дочь в честь покойной леди Маккол… вашей тетушки, – спокойно сказала Флора, опустив глаза, но Марина успела заметить насмешку в прозрачных серых глазах.

Почему усмехнулась Флора? Что она такого знает о «русской кузине»? Может быть, что это – чудачка-дикарка, которая суется не в свои дела, и никто в замке ее не любит, прежде всего «кузен», к которому она, похоже, питает отнюдь не родственные чувства?

Но кто мог наболтать такое Флоре?

Агнесс! Конечно, Агнесс!

Вспышка ненависти была так сильна, что Марина ощутила во рту странный железный привкус, похожий на вкус крови.

Снова Агнесс переходит дорогу! Мало, что Десмонд в ее руках. Мало, что она спуталась с дьяволом, из-за чего Марина всю ночь протряслась от страха и утром выглядела такой несчастной, что Джессика сочла за благо немедленно повезти ее на прогулку. И Марина вынуждена была надеть ненавистную черную амазонку, чувствуя себя в ней сущей вороною. Понятно, почему Хьюго, седлавший им коней, даже не глянул на нее!

И без того предостаточно поводов для ненависти к Агнесс, так она еще и восстановила против нее эту добродушную фермершу!..

– Может быть, еще кружечку сидра, миледи? – послышался тихий голос, и глаза Флоры участливо глянули в глаза Марион, словно и утешали, и просили прощения.

Пожар угас мгновенно, без дыма и шипенья, потому что если Марина и бывала порой безобразно вспыльчива, то и отходчива была на удивление.

– С радостью, – сказала она весело. – Сидр чудесный!

И они с Джессикой выпили по новой кружечке, а потом, поблагодарив приветливую хозяйку и еще раз повосхищавшись «Аленкой», как мысленно называла девочку Марина, они отправились восвояси.