– Нет. Я сидела в последнем ряду, прикрыв лицошарфом.

– А что делал Фелпс?

– Прятался в офисе и молил Бога, чтобы никтоне пронюхал о том, какой у него тесть. Вскоре после этого суда мы с ним впервыеразъехались.

– О чем ты думала, сидя в зале?

– О присяжных. Казалось, с ними Сэму повезло,все были людьми его круга. Адвокат умудрился отыскать двенадцать заблудших душ,которые пропускали мимо ушей слова прокурора и слушали только его самого.

– Кловис Брэйзелтон.

– Настоящий оратор. Меня поразило, что, когдачлены жюри не сумели прийти к согласию, судья назначил второй процесс. Я былауверена, что Сэма оправдают. Думаю, его это тоже потрясло.

Изображение на экране вновь ожило: Брэйзелтонэнергично общается с журналистами, опустив голову, идет к тюремному фургонуСэм. Затем действие переместилось в Уилсон.

– Сколько времени у тебя ушло на эту кассету?– спросила Ли.

– Семь лет. Идея возникла еще в Пеппердайне,на первом курсе. Застряла в мозгу как заноза.

Адам прокрутил часть пленки с кадрами, гдеМарвин Крамер падал из кресла, и включил воспроизведение, когда диктор объявилза кадром о начале третьего процесса.

– Восемьдесят первый год. Тринадцать лет Сэмпрожил свободным человеком. Чем он занимался все эти годы?

– Фермерствовал, немножко торговал, как-тосводил концы с концами. О взрыве в Гринвилле или о Клане даже не упоминал, примне, во всяком случае. Но внимание жителей Клэнтона ему льстило. Там он сталпрямо-таки легендарной личностью. Здоровье у матери совсем ослабело, и он почтине выходил из дома, заботился о ней.

– Об отъезде не думал?

– Всерьез – нет. Считал, что все проблемыпозади, ведь два суда закончились ничем. Тогда в Миссисипи члены Кланачувствовали себя неуязвимыми. Сэм наслаждался тихой, безмятежной жизнью.Окучивал грядки с помидорами, ловил на удочку лещей.

– А отцом моим он интересовался?

Допив вино, Ли поставила бокал. В голову тетини разу не приходила мысль о том, что когда-нибудь ей придется вспоминатьдетали далекого и не очень-то радостного прошлого. Ведь она всегда пыталасьзабыть его!

– По возвращении домой в течение первого годаСэм временами спрашивал, не получала ли я вестей от брата. Но их не было. Мызнали, что вы где-то в Калифорнии, и надеялись, что дела у вас идут хорошо.Твой дед всегда отличался упрямством и гордостью, Адам. Он не мог позволитьсебе отправиться на розыски Эдди, упрашивать его вернуться. Если сын избегаетотца, так пусть торчит в своей Калифорнии. – Тетка оперлась на локти. – Всемьдесят третьем, когда врачи обнаружили у матери рак, я наняла частногодетектива. Он полгода рыскал по Калифорнии, содрал с меня кучу денег, но Эддитак и не нашел.

– Тогда мне было девять, и жили мы в Салеме,штат Орегон.

– Да. Позже Эвелин говорила, что выперебрались в Орегон.

– Мы все время переезжали с места на место.Только когда я окончил восьмой класс, отец с матерью обосновались вСанта-Монике.

– Вы стали невидимками. Похоже, Эддипользовался услугами хорошего адвоката. О Кэйхоллах никто и нигде не слышал.Детектив наводил множество справок, но без всякого успеха.

– Когда умерла бабушка?

– В семьдесят седьмом. Мы сидели в церкви,вот-вот должны были начаться похороны, как дверь вдруг приоткрылась и на скамьюпозади меня проскользнул Эдди. Не спрашивай, откуда он узнал о смерти матери.Возник, как из воздуха, в Клэнтоне и так же исчез. Не сказал Сэму ни слова.Машина его была взята напрокат, поэтому номерной знак тоже ни о чем не говорил.На следующий день я отправилась в Мемфис и нашла Эдди сидящим возле ворот моегодома. Мы проболтали часа два. Он показывал школьные фотографии, твои и Кармен.Дела в солнечной южной Калифорнии шли великолепно: у Эдди отличная работа,приятный домик в пригороде, Эвелин торгует недвижимостью. Воплощениеамериканской мечты. Он заявил, что никогда больше не вернется в Миссисипи, дажена похороны Сэма. По величайшему секрету сообщил мне свою новую фамилию, далтелефон. Заметь, не адрес, а всего лишь телефон. Пригрозил: если я поделюсь скем-то его тайной, он вновь исчезнет. Звонить ему можно было только в случаекрайней необходимости. “Хочу посмотреть на племянников”, – сказала я, и онпообещал, что когда-нибудь это устроит. Временами брат походил на старогодоброго Эдди, временами казался совершенно чужим человеком. На прощание мыобнялись. Больше я его не видела.

Адам включил перемотку. В побежавших кадрахмелькнуло лицо Сэма: вместе со своим новым адвокатом он выходил из здания судав Лейкхеде.

– А на третьем процессе ты не была?

– Нет. Отец запретил нам это. Он нажал кнопку“стоп”.

– Когда Сэм понял, что покоя так и не будет?

– Трудно сказать. Как-то местная газетаопубликовала заметку о новом окружном прокуроре, который намерен опять дать ходделу Крамера, Заметка была небольшой, всего пара столбцов, но меня охватилужас. Я прочла ее раз десять, а потом час пустыми глазами смотрела в текст.После стольких лет имя Сэма Кэйхолла вновь оказалось у всех на устах. Я немогла в это поверить. Позвонила отцу. Он, конечно, газету уже видел и буркнул,что заметка яйца выеденного не стоит. Две недели спустя появилась вторая,посолиднее, с портретом Дэвида Макаллистера в центре. Я еще раз дозвонилась доСэма, он сказал: причин для беспокойства нет. Вот так все и началось. Событиянарастали как снежный ком. Идею прокурора публично одобрило семейство Крамеров,тремя днями позже подключились активисты из НАСПЦН[8]. Очень скоро стало ясно:Макаллистер пойдет до конца и нового суда не миновать. Сэм был напуган, однакодержался, утверждал, что победа все равно останется за ним.

– Эдди ты не звонила?

– А как же. Незадолго до начала процесса. Разговорвышел коротким, новость, чувствовалось, ошеломила брата. Я обещала держать егов курсе. Позже, когда о деле заговорила вся страна, Эдди наверняка не отходилот телевизора.

Они молча досмотрели кадры, запечатлевшиетретий, и последний, судебный процесс. Глядя на застывшую улыбку Макаллистера,Адам беззвучно выругался: уж слишком часто прокурор блистал своими зубами,следовало бы более тщательно отредактировать запись. Когда закованного внаручники Сэма вывели из зала, экран померк.

– Эту кассету кто-нибудь видел? – спросила Ли.