положении. Кассель, неотступно следовавший за графом, принял из его рук голову Лихтендорфа, а сам Штернберг взял на руки тело и понес в лагерь.

Крестоносцы расступались перед ними, опуская головы в знак уважения к павшему собрату по оружию. Штернберга душила боль потери и ярость на Пелагия. Он хотел закричать, что в смерти его друга виноват папский легат, предавший его. Но тогда Лихтендорфу было бы мало чести, ведь преданный всегда уступает погибшему из-за собственной отваги. И потому Штернберг громко провозгласил:

– Соратники, братья во Христе, на моих руках тело самого отважного воина Господа! Это граф Карл фон Лихтендорф, осмелившийся в одиночку пробраться в ставку султана и попытавшийся убить его. Увы, это ему не удалось. Но храбрость графа столь велика, что найдется ли тот, кто захочет повторить его подвиг? Лихтендорф был истинным крестоносцем, прошедшим все два года этой войны, уложив в эти пески много проклятых сарацин! Это он первым взошел на башню Косбари и в любом сражении был в первых рядах! Помните, друзья мои, этого рыцаря! Теперь душа Карла фон Лихтендорфа у престола Господа, да пребудет она в вечном блаженстве!

Через несколько дней тело Лихтендорфа, забальзамированное и помещенное в три просмоленных гроба, вместе с остатками отряда графа отправилось на корабле в Германию. Штернберг предполагал, что Лихтендорф, подобно своему деду и отцу, предпочел бы быть погребенным там, где и погиб. Но ради сына Лихтендорфа, которому достанется большое богатство, надо вернуть тело отца в их родовой склеп. Возможно, хоть тогда ребенок, никогда не знавший своего родителя, проникнется к нему уважением, будет навещать его могилу и возмужает, осознавая себя Лихтендорфом, а не просто человеком, волею судеб завладевшим титулом и землями. Перед отплытием корабля Штернберг сообщил одному из рыцарей, где найти в Провансе Катрин де Флок, и взял с него клятву, что он выполнит последнюю волю своего сеньора.

Жан де Бриенн, искренне горевавший над телом Лихтендорфа, стал еще более зол на кардинала Пелагия, хоть и понимал – улик против него нет. Других усилий убить султана король не предпринимал, опасаясь подобных последствий. Все попытки Штернберга и Касселя пробиться к Пелагию не увенчались успехом. Кардинал объявил, что опасается за свою жизнь, после того как произошло покушение на Аль-Адиля, ведь султан мог ответить тем же. И охрана у шатра Пелагия и вокруг него стала такой плотной, что поговорить с ним теперь могли только те, кого он сам вызывал. Как ни странно, этими шагами он завоевал себе еще больше приверженцев и теперь уже почти никто не возражал против его главенства в войске. Лишь небольшие группы недовольных концентрировались вокруг короля Иерусалимского, но и они понимали, что Жан де Бриенн тоже не тот, кто может быть непререкаемым лидером. Все крестоносцы втайне ждали прибытия императора Фридриха II, который бы, с благословения папы римского, взял командование в свои руки.

Глава двенадцатая. Рыцарь страха и упрека

Стоял жаркий полдень начала июня. Небольшая галера генуэзского сеньора Тибальдо Орсини крейсировала по Нилу вдоль стен Дамиетты, обращенных к реке. Уже в течение нескольких дней Орсини – заядлый рыбак – не отказывал себе в удовольствии поохотиться на более крупную рыбу. Беглецы из города очень часто избирали путь через реку, спускаясь по плетеным лестницам и веревкам в воду, стараясь в прибрежных зарослях пробраться в стан сарацинской армии.

Тибальдо Орсини с палубы галеры наблюдал за беглецами, держась от стен города не ближе полета стрелы. У итальянца был очень зоркий глаз, и у себя на родине он слыл одним из лучших лучников. Как только измученный голодом беглец спускался в воду, Орсини натягивал тетиву лука и метким выстрелом обрывал жизнь несчастного.

В этот день долго никого не было, хотя Орсини караулил с самого утра. Но вот наконец показался между зубцами стены тучный мужчина и начал спускаться по веревке. Орсини с улыбкой под тонкими черными усиками принял из рук оруженосца свой покрытый позолотой лук и стрелу. Он никогда не требовал стрел больше одной. Для него было делом чести попасть в дичь с первого раза.

Вот тучный мужчина не удержался на веревке и сорвался вниз. Раздался всплеск. Высота падения была небольшой, поэтому Орсини знал, что жертва вот-вот покажется над водой. Действительно, сарацин вынырнул и закричал что было сил. Видимо, плавал он плохо. Он беспорядочно бил руками по воде и то и дело погружался по макушку. Орсини презрительно сплюнул. Жертва все дальше удалялась от берега и постепенно приближалась к галере. Орсини был явно недоволен этим обстоятельством. Красиво убить жертву – это выстрелить на максимально дальнем расстоянии от нее и попасть. А когда она сама идет в руки, то это и любой холоп сможет. Так рассуждал генуэзец. Он отдал оруженосцу лук и приказал спускать шлюпку.

Орсини велел четырем морякам вытащить из воды сарацина и доставить его на галеру. Шлюпка отчалила. Тибальдо с тревогой следил, как бы со стен не открыли огонь из катапульт. Но вот уже несколько дней стены молчали, поэтому, вероятно, и в этот раз обошлось бы. Так и было. Стены будто вымерли. Моряки без труда вытащили уже совсем отчаявшегося сарацина из воды и доставили его к Орсини.

Толстяк был ни жив ни мертв от страха, его била мелкая дрожь. Он прекрасно понимал, что ждать ему хорошего не приходится. Орсини обошел беглеца, осматривая со всех сторон, и потрогал жировые складки.

– Пухнут с голоду! – бросил он весело команде. – Это не жир, а отек! Ха! Скорее бы все передохли! Странно, как у него еще нашлись силы на побег. Эй, бездельники, поворачиваем к гавани! Шевелитесь! Дружнее налегайте на весла!

Оруженосец предложил сеньору для смеха накормить пленника тухлой рыбой. Орсини оценил шутку и велел принести позавчерашнюю рыбу, оставшуюся в трюме, который еще не был тщательно вычищен. Когда принесли пять жутко вонявших рыб, Орсини, ласково улыбнувшись дрожавшему сарацину, жестами предложил ему отобедать. Несмотря на запах, сарацин накинулся на нее с жадностью много дней голодавшего человека. Матросы даже отвлеклись от работы и гоготали, созерцая эту картину.

Вскоре галера причалила к гавани. Орсини сошел на берег в сопровождении десяти вооруженных человек, двое из них вели под руки пленника. Глаза сарацина лихорадочно бегали, ища спасения, ждать которого было неоткуда.

– Куда вы ведете этого язычника, сеньор? – спросил оруженосец.

– Есть тут у меня одна мысль… – Орсини лукаво улыбнулся.

Пленный знаками пытался попросить пить и умоляюще смотрел на генуэзца. Тот лишь усмехнулся в ответ. Сарацин жалобно заскулил