силах больше сопротивляться, рано утром он пошел к Данфельду и рассказал ему о своем сыне, прося, в случае своей смерти, разыскать в Провансе Катрин де Флок, обещая за это бедному барону очень щедрое вознаграждение, которое тот получит у его мажордома. Штернберг и Кассель провели день в молитве и общении с Эйснером и Данфельдом, давая им различные поручения на случай, если они не вернутся.

Три друга ехали медленно в сопровождении двадцати королевских рыцарей, к тому же Штернберг и Лихтендорф присоединили к ним своих людей и весь эскорт составлял теперь пятьдесят человек. Лихтендорф молчал, погруженный в свои мысли. Штернберг заметил, что такое с его другом впервые, обычно даже в самые отчаянные минуты граф был словоохотлив и остроумен.

На расстоянии четверти мили от лагеря десять рыцарей короля остановились. Здесь они будут ждать возвращения всех остальных. Еще через столько же оставшиеся вассалы Жана де Бриенна приняли следующий пост. До сарацинских патрулей оставалось немного, их зажженные факелы уже маячили на горизонте. Проехав ровно половину расстояния до них, три друга распрощались со своими людьми и поехали дальше в одиночестве.

Усыпанное звездами небо и раскинувшийся Млечный Путь словно бы обещали безмятежность и настраивали на романтический лад, но в стороне громадной глыбой мрака высилась непокоренная Дамиетта, и вдруг на башне Муркита загорелся огонь. Кассель первым увидел его и обратил внимание остальных. Со стороны лагеря крестоносцев послышался шум.

– Что они делают, ублюдки?! – удивился Штернберг. – Они нападают на город, и жители сигналят султану идти к ним на помощь! Как такое возможно? Ведь мы здесь, разве король не понимает, что наша миссия может быть провалена?!

– Не все решает король, – мрачно проговорил Лихтендорф. – Наверняка Пелагий решил нам таким образом насолить. Он поднял войско в надежде, что мы с вами испугаемся сарацин и повернем обратно и тогда Жан де Бриенн останется в дураках.

– Нам так и следует поступить! – воскликнул Кассель. – Смотрите, дозорных стало больше, да это и не дозорные, там целая армия поднимается!

– Кассель, ты можешь возвращаться! – строго сказал Лихтендорф. – Штернберг, и ты тоже. Я сам вызвался убить султана, и я не могу вернуться назад ни с чем, ни при каких условиях.

– Одумайся, Карл! – пытался уговорить его Штернберг. – Будут еще шансы, если мы будем живы, у нас рано или поздно получится.

– Завтра этот святоша Пелагий рассмеется мне в лицо, потешаясь над моей бессмысленной затеей. Лучше смерть, чем такой позор. Я не сдержусь и прикончу папского прихвостня!

– И прикончи! Всем только лучше от этого станет! – крикнул Штернберг, видя, как Лихтендорф пришпоривает коня и удаляется от них. – Я сам буду рядом с тобой, мы вместе поквитаемся с Пелагием. Да остановись ты! Стой!

Лихтендорф остановился и подождал, когда двое друзей его нагонят.

– Если я убью его, то не видать мне места в Царствии Небесном, – скорбно проговорил Лихтендорф. – Увы, служители Господа часто приводят нас прямиком в ад, а ведь все должно быть иначе! Я попытаюсь один – возможно, именно сейчас самый благоприятный момент, ведь мы вестники мира, а во время битвы они как нельзя кстати. Ночью никто не желает драться, султану вдвойне захочется выслушать нас, ведь тогда может все быстро закончиться и его армии не придется биться при свете звезд.

– Я до конца с тобой, Карл! – сказал Штернберг. – Поедем скорее. Кассель, ты с нами?

– Моих детей больше нет. Кроме вас, друзья мои, у меня никого не осталось. Я вас не брошу. У меня все ж таки королевский меч!

Они пришпорили коней. Не прошло и нескольких минут, как они наткнулись на конный разъезд сарацин. Не успели арабы выхватить оружие, чтобы прикончить возникших из мрака христиан, как Штернберг на их языке объяснил, кто они и для чего очутились здесь. Сарацин было восемь человек, лишь двое из них поняли слова графа, так скверно он изъяснился. Немного посовещавшись, сарацины окружили трех друзей и спешно увлекли за собой. Лихтендорф вынул из складок плаща кожаный футляр, в котором хранилось послание короля. Несмотря на то что он предварительно надел на руки толстые кожаные перчатки, Лихтендорф старался держать футляр только двумя пальцами, опасаясь, как бы сильнейший яд, пропитавший пергамент, как-нибудь случайно не проник за его пределы.

Конный разъезд привел друзей к двигавшейся навстречу Дамиетте большому корпусу султанской армии, казавшемуся неисчислимым из-за множества факельных огней, которыми освещали свой путь воины ислама. Командир разъезда выехал вперед искать военачальника, чтобы передать ему трех христианских парламентеров.

– Я пойду один! – неожиданно сказал Лихтендорф. – Оставайтесь с этим дозорным отрядом и ждите меня.

– Какого черта ты задумал? – проворчал Штернберг. – Мы не покинем тебя, таков был уговор.

– Карл, это не по-дружески! – поддакнул Кассель.

– А я говорю – не смейте ходить за мной! – рявкнул Лихтендорф, и лицо его в свете факелов показалось двум друзьям демоническим. – Никто не отнимет у меня мою славу! Я один убью султана!

Штернберг, чувствуя себя оскорбленным, готов был ударить Лихтендорфа, но тут явился командир разъезда и жестами велел следовать за ним. Лихтендорф что-то сказал этому сарацину, и кольцо дозорных вокруг Штернберга и Касселя сомкнулось, а он сам в сопровождении командира поехал вперед. За ним двинулись и дозорные вместе с графом и бароном. Вокруг них, словно волны, катились к городу ряды мусульманской армии. Штернберг отметил про себя, что если это только один из корпусов всего султанского войска, то силы Аль-Адиля, блокирующие христиан, не только равнялись им по силам, но даже и превосходили их. И граф испытывал гордость оттого, что уже второй год крестоносцы сдерживали такую огромную силу.

– Святые мощи! – возмущался Кассель. – Как он мог так поступить? Завести прямо в лапы врагу и бросить, чтобы мы тут бесславно погибли!

– Ты знаешь, Арнольд, у меня тоже были такие мысли. Но теперь с каждой минутой я все больше уверен, Лихтендорф специально хочет, чтобы мы так о нем подумали. Он не желает нам смерти.

– Думаешь, оставаясь здесь, среди сарацин, мы подвергаемся меньшей опасности, чем он? Армия султана движется вокруг нас, мы в самой ее середине! Я уже не вижу Лихтендорфа. Уж не у султана ли он сейчас?!

– Да и я потерял из виду его спину. Но обрати внимание, Арнольд, сарацин становится все меньше. Сейчас мы пройдем их насквозь и окажемся у ставки султана.

– А вдруг он возглавляет своих воинов и его в ставке не будет?

– Разве изнеженный султан поднимется с сафьяновых подушек, чтобы в очередной раз попугать нас возможным нападением с тыла?! Да сколько раз уж они