— За каждый день операции будете получать еще по тысячедолларов, — продолжал он как змей-искуситель, наблюдая за моей реакцией. — Есливсе пройдет нормально и операция будет завершена так, как мы планируем, то выполучите еще пятьдесят тысяч по завершении, — добил он меня окончательно.

Пятьдесят тысяч долларов сразу! Да за такие деньги я сделаюдля него все, что он прикажет. Я отдам свою кровь до последней капли, разрешуразрезать меня на куски, использовать как донора, как живой материал дляопытов. Он, видимо, почувствовал мое состояние — на его лице появиласьудовлетворенная улыбка. Он понял, что я принимаю все его условия.

— А теперь я расскажу вам о ходе операции, — сказалКочиевский как о деле решенном.

И действительно, я сдался ему с потрохами, готовый выполнитьвсе. Все, даже не задумываясь о своих принципах. Правильно говорят, что уголодных нет принципов.

Я все время думаю об этом. Вот уже сколько дней. Почему ятак легко сдался? Мог ли я отказаться от денег и остаться честным и порядочнымчеловеком?

Но тогда бы я, кичась своей неподкупностью, обрек на нищетусобственную мать и дочь. Порядочно ли оставаться честным за счет своих близких,которым некому помочь в этой жизни? И не является ли грех гордыни самым тяжкимиз грехов?

С другой стороны, может, это и есть искушение дьявола. Ведьтак легко оправдать собственную слабость заботой о близких. И где та золотаясередина, найдя которую можно жить в полном ладу со своей совестью и не обделятьлюдей, зависящих от тебя? Я не знаю ответов на эти вопросы. Я вообще, кажется,ничего теперь не понимаю в жизни. Дожив почти до пятидесяти лет, я все еще немогу для себя решить подобные дилеммы. Что более нравственно: умереть честнымчеловеком и оставить голодными своих беспомощных родных или пойти на сделку сподонками, понимая, что обеспечиваешь нормальную жизнь своим близким? Какойвыбор сделали бы вы? Были герои, отрекавшиеся от себя и своих семей, былититаны, возносившиеся к богам силой своего духа и мужества. Но я не титан и негерой. Я всего лишь конформист, заурядный приспособленец.

Когда нужно было делать карьеру, я вступил в комсомол. Когданужно было выбирать место работы, я пошел в КГБ. Даже когда нужно быложениться, я выбрал Вилму, хотя уже тогда понимал, что легкой семейной жизни уменя не будет. Я всегда шел по пути наименьшего сопротивления, плыл по течению.И в конце своей жизни снова получил право выбора — нелегкого выбора. Улыбчивыевзяточники, наживающиеся на человеческом горе, милые расхитители, торгующиесвоей Родиной, добродушные подлецы, устраивающие свою карьеру на костях друзей,очаровательные мерзавцы, готовые пролить чужую кровь ради собственногоблагополучия, респектабельные негодяи, готовые отречься от своего Бога, родины,любимых, от собственных идеалов ради достижения своих целей, я всех вас понималв этот момент. Всех, без исключения. Понимал ваши трудности, хотя и презиралвас.

Отныне и до самого своего последнего вздоха я так же будупрезирать и самого себя. Согласившись на сделку с дьяволом, коим предсталпередо мной полковник Кочиевский, я присоединился ко всем вам, мерзавцы иподлецы. И теперь уж никакие оправдания не смогут изменить этого факта. Жить сощущением собственной подлости, возможно, самое худшее из наказаний, когда-либопридуманных для человека.

— Итак, — еще раз повторил Кочиевский, уверенный в моемсогласии и преданности, — я изложу детали нашего плана.

Я впервые за время нашего разговора облегченно вздохнул. Мнетеперь было все равно, что он скажет. Я гарантировал своей девочке хотя быбезбедное будущее.

— Может, ее нет дома? — пробормотал Лукин, когда они подъехалипо нужному им адресу. — Все-таки уже второй час дня.

— Она дома, — уверенно ответил Дронго, — вот увидишь.

Он достал свой мобильный телефон и, узнав у Захара номер,набрал квартиру Жучковой. Трубку взяли тут же.

— Извините, пожалуйста, я говорю по просьбе ФилиппаГригорьевича. Он извинялся, что вчера не смог приехать, и просил передать вамнебольшую посылочку от него. Как войти к вам в дом?

— У нас шифр, — обрадовалась Алевтина, — наберите сначалабуквы Н и С, а потом цифры: один, пять, девять, и дверь откроется.

От радости, что Артемьев прислал ей подарок, она забыла овсякой осторожности. Дронго верно рассчитал реакцию девицы. Она рассудила, чтоникто из посторонних не мог знать о ее вчерашнем разговоре с Артемьевым.Поэтому и посылку вполне мог прислать Филипп Григорьевич. Итак, Дронгорассчитывал узнать у Алевтины о возможных связях Артемьева с Кочиевским.Похоже, план удавался, но это было и достаточно рискованно, ведь в квартиреЖучковой в любую секунду могли появиться сотрудники прокуратуры, которые такили иначе выйдут на любовницу убитого директора частного агентства.

Дронго попросил Лукина остаться на улице, чтобы в случаепоявления людей из прокуратуры тот дал знать по мобильному телефону. Поднявшисьна третий этаж, позвонил в дверь. Через несколько секунд за дверью послышалисьторопливые шаги. Даже не заглянув в «глазок», она открыла — так не терпелосьдевушке получить подарок от своего дружка. И почти сразу кто-то вошел вквартиру, оттолкнул ее в коридор и закрыл дверь.

Она испугалась, очень испугалась. Хотела закричать, позватьна помощь, но не решилась и на это. Высокий, довольно плотный мужчина обернулсяк ней, и она тихо спросила:

— Что вам нужно?

Дронго был удивлен не меньше ее. В таких случаях женщиныначинают кричать, метаться, звать на помощь. Алевтина была явно испугана, новела себя не совсем обычно.

— Вы смелая женщина, — начал Дронго. — Другая бы в вашемположении либо орала, либо потеряла сознание от ужаса.

— Я не теряю сознания при виде незнакомых мужчин, — нагловатоответила хозяйка, — так что вам нужно?

— Мне нужно с вами поговорить.

— Так бы сразу и сказали. Надеюсь, вы не грабитель?

— А разве я похож на грабителя?

— Нет, — криво усмехнулась она, — поэтому я и не закричала.Когда вы вошли и оттолкнули меня в коридор, я почувствовала запах вашегопарфюма. Это «Фаренгейт», верно?

— Да, — удивился Дронго, — у вас тонкое обоняние.

— Ничего потрясающего. У меня был друг, испанец, которыйлюбил этот запах. Поэтому я сразу узнаю его. Это ведь очень дорогой парфюм. Ясразу поняла, что вы не грабитель. Да и по одежде видно, на домушника вы никакне похожи.

— Вы меня просто потрясли, — засмеялся Дронго, — никогда недумал, что мой одеколон может успокоить женщину.

— Будь это «Шипр»… — Она туже перевязала свой розовый банныйхалат и тряхнула распущенными по плечам каштановыми волосами. Полныечувственные губы были ярко накрашены, карие глаза в обрамлении длинных ресницсмотрели вызывающе. — Проходите в комнату, — пригласила хозяйка.