— Ваших людей предупреждать?

— Нет. Отправляйтесь один. Он может заметить моих людей, имы сорвем всю игру. Вы меня поняли?

— Все понял. Тогда вечером я с ним встречусь.

Откуда знать Самару Хашимову, что я еще вчера рассказалКочиевскому о нашем разговоре? Откуда ему об этом знать? Ведь для этого нужноосознавать мотивы моего согласия работать на такого мерзавца, как Кочиевский.Не знаю почему, но у меня весь день было плохое настроение. Может, на меняподействовала смерть Кребберса. Он ведь умер один и остался лежать в своейквартире с простреленным правым легким и сердцем. Если он не умер в ту секунду,когда захлопнулась дверь, а я думаю, что он все-таки умер, тогда он должен былочень мучиться в последние минуты своей жизни. Может, мне нужно было остаться ипомочь ему? Или попытаться сломать дверь? И хотя я почти наверняка убежден, чтоон умер, тем не менее сознание собственной вины давило на меня. Я все времяпытался отогнать жуткие видения — старик корчится от боли, пытается доползти дотелефона, до окна, чтобы позвать на помощь… Конечно, если он остался жив.

Я мечтал о его быстрой смерти как о некой награде, которуюзаслужил несчастный Кребберс. Может быть, в последние минуты своей жизни онсожалел, что так бездарно растратил жизнь, дарованную ему Богом. Возможно, онбоялся остаться один. Подумалось, что и я буду умирать вот так же страшно иодиноко, только в чужом городе и в чужом доме. Ведь моя болезнь не дает мнешансов на быструю и легкую смерть. Я буду умирать долго, в страшных мучениях.Если, конечно, не упрошу усыпить меня до того, как превращусь в неуправляемыйкомок нервов и клеток, обезумевших от неистового желания жить и одновременножаждущих скорой смерти как избавления от страдания.

Если верить врачам, мне осталось не так много, всегонесколько месяцев.

Если верить врачам… Если даже их прогнозы слишкомпессимистичны, то я буду жить не два-три месяца, а четыре или пять. Ну а вхудшем случае — мне осталось не больше четырех недель.

Не хочу об этом думать. Человек странное существо. Я иногдадаже начинал забывать о своей болезни, о близкой смерти. Когда во время полетанаш самолет вдруг сильно тряхнуло и я испугался, то, поймав себя на этомчувстве, едва не расхохотался. Смертник испугался авиакатастрофы. Но ведьговорится: кому суждено быть повешенным, не утонет и не сгорит. Прожить мненадо как можно дольше, хотя бы ради оплаты за каждый день, проведенный вкомпании с Широкомордым и Мертвецом. Может, стоит подойти к ним и узнать ихнастоящие фамилии? Или даже пригласить в ресторан и дружно распитьбутылочку-другую.

Впрочем, это, конечно, фантазии. Они не пойдут, а я не стануих приглашать.

Возможно, что именно эти двое станут моими палачами, так чтои пить с ними нечего. Да и моим «компаньонам» не стоит появляться вместе сомной, чтобы подозрительный Кочиевский не отдал приказа об их ликвидации.

Но именно потому, что я человек и мне не чуждо ничточеловеческое, я вдруг решил остаться в Амстердаме. После смерти Кребберса ясловно проснулся.

Ведь у меня нет никаких шансов снова вернуться в этотпрекрасный город с его каналами, увидеть его благожелательных людей, побродитьпо его многочисленным музеям. Неужто я не имею на это права! Мне раньшедоводилось бывать в Амстердаме, но по понятным причинам я всегда обходил всезлачные места, служба обязывала. Но теперь, когда я был свободен и мог делатьвсе, что хочу, не боясь наказания и «оргвыводов», меня туда нисколько нетянуло. И я понял, что смерть — это утрата интереса ко всему живому. Притом этоне мгновенный обвал, а длительный процесс отмирания клеток, но начинается онименно в тот момент, когда клетки теряют интерес к жизни, перестают делиться иразмножаться. В финале они отмирают.

Мне не хотелось стать конгломератом таких клеток. Пока яесть, я буду жить полноценной жизнью, брать от нее все. Так я решил про себя.Но, увы, никакого интереса к женщинам я не испытывал. Наверное, из-за болезни уменя атрофировались железы, отвечающие за мое сексуальное влечение. Я шел по«розовым кварталам» и глазел на выставленный в них товар пустыми глазами.

Существует мнение, что умирающих тянет совершать безумства,жадно глотать доступные удовольствия. Теперь я понял, что это мнение ошибочно.Мне неинтересны продажные девки, просто неинтересны. Мне не страшно рисковать,не боюсь умереть даже от СПИДа. Но они вне моих интересов. И я отправилсяпросто побродить по улицам города. Хотелось вдыхать холодный воздух, смотретьна нарядно одетых малышей. Как глупо, что я не увижу своих внуков. Вот и мойотец не увидел своих внуков. И мой дед. Может, и в этом есть своязакономерность.

Рок, висящий над нашей семьей.

Я вернулся в отель в седьмом часу вечера, обнаруживсидевшего в холле Мертвеца. Конечно, он меня узнал, но сделал вид, что вообщене интересуется мною. Я поднялся в свой номер, лег на кровать, развернулгазету. Только через несколько минут я понял, что купил газету на итальянском,которым не владею.

Отложив газету, я закрыл глаза. С тех пор как мы виделись сКочиевским, прошло несколько дней. А кажется, что минуло несколько месяцев. Заэто время два человека погибли, сколько еще смертей впереди, я не знаю.

Перед моими глазами встала эта картина. То, что произошлодесятого апреля. Кочиевский играл со мной, как сытый кот с мышкой. Он тоотпускал меня, то вновь прихлопывал своей когтистой лапой. Я думал сначала, чтоон хочет использовать меня как смертника. Честное слово, я бы пошел даже наубийство. В конце концов, ничего другого я не умел. Но у него был болеедьявольский расчет.

— Пятьдесят тысяч долларов, — предложил Кочиевский, — и ещетысячу за каждый день. Нам нужен именно такой человек, как вы, Вейдеманис.

— Что я должен делать? — Я почувствовал, как у меня дрожитот напряжения голос. Неужели он догадается по моему голосу, насколько мне нужныэти чертовы деньги? Но он не просто догадывался — знал все.

— Мы собираемся поручить вам розыски одного нашего друга, —сказал тогда Кочиевский, — по нашим сведениям, он уехал куда-то за рубеж, решивскрыться от нас. Ваша задача найти его…

Он молчал, явно чего-то недоговаривая. Он смотрел на меня,словно ждал моих вопросов. И я задал ему вопрос:

— Только найти?..

— Нет, конечно, не только… Иначе мы бы послали на поискисовсем другого человека. У вас будет трудная задача, мистер Вейдеманис. Вамнужно найти сбежавшего за рубеж бывшего сотрудника ГРУ, который будет делатьвсе, чтобы мы не обнаружили его в ближайшие несколько недель.

— И это все?

— Конечно, не все. За обычные розыски не платят таких денег.И не предлагают детективу доплату за каждый день его работы, ведь вы можетерастянуть удовольствие на долгие годы… — Он увидел по выражению моего лица, чтосказал глупость, и быстро поправился: