— Ваза, конечно, была очень красивая, — взяла она в руки мое заплаканное лицо. — Но реветь из-за такой ерунды?

Я хихикнула и разревелась еще сильнее.

— А что случилось? Почему все плачут? — удивленно воскликнула Лиззи.

Она была совсем растрепанной и сонной. Похоже, её разбудил громкий звук падающей керамики.

— А это-то что? — пнула она носком туфли осколок вазы. — Мам, это не твоя любимая ваза?

Я перестала рыдать и почти успокоилась, Диана вытерла мои слезы тонким платком, вздохнула, отпустила меня и оглядела холл.

— Она самая, — улыбнулась хозяйка дома. — Черт с ней с вазой! — рассмеялась женщина.

Элизабет забавно выпучила глаза. Полагаю, она, как и я, впервые слышала ругательство из уст матери.

— Твой отец разрешил тебе продолжить обучение! — радостно сказала Диана. — Тебе и Алиане! А ваза… — она подняла острый осколок с пола и задумчиво покрутила на свету, — вазу я склею, — подумав, закончила женщина. — Мне не привыкать.

Элизабет прижала руки к щекам и сказала:

— Это правда? Я что, буду врачом?

— Будешь, — шмыгнула я носом.

Её недоверие было более чем понятно. Врач — аристократка — это нонсенс. Но Холд ничего не делает просто так. Если он решил в открытую идти против традиций, значит, тому есть причина.

Очередное заигрывание с массами? Игра в либеральность?

— А ты, Ана? Пойдешь со мной?

— Да ни за что, — я замахала на неё руками и глубоко задумалась.

А действительно, чего я хочу от жизни, кроме того, чтобы вернуться домой? Почему Эдинбург стал для меня навязчивой идеей? Какую пользу я могу принести своей семье и своему краю?

Диплом выпускниц колледжа позволял нам продолжить обучение практически в любом из имеющихся в империи университетов без каких-либо экзаменов и проволочек. Так, может быть, пора, наконец, повзрослеть? Воспользоваться возможностью, не плыть по течению, а хоть что-то решить самой?

Как наяву я увидела толстый свод законов империи. Почему нет? Юридически подкованный секретарь — это большой плюс для его руководителя.

А если маршал окончательно передумает брать меня на работу, открою частную практику.

Очереди стоять будут!

Ага, как в зоопарке…на просмотр этого дива.

— Пойду в юристы, — громко объявила я. — Буду составлять брачные контракты и отстаивать интересы женщин при разводах.

— Прекрасный выбор для девушки! — поддержала меня Диана. — Обязательно к тебе обращусь!

— Что? — закашлялась Элизабет.

— Шутка, — рассмеялась женщина.

Я хмыкнула, раз, еще раз, а потом громко расхохоталась. Отличная вышла шутка, ничего не скажешь.

Вечером небо закрыли тучи, и ночной поход на крышу был отменен. Николас-младший печально сообщил мне об этой досадной неприятности за ужином. Я заверила его, что не особенно расстроена этим фактом, и впереди у нас целое лето. На звезды мы успеем насмотреться множество раз.

Лиззи поддакнула и сказала, что непременно присоединится к просмотру. И её брат не стал возражать, а даже обрадовался.

Но звезды я все-таки увидела, только немного не те и не там. Никки был прав, вечером у меня начался очередной приступ боли до тех самых пресловутых звездочек в глазах.

Мы смотрели телевизор. Диктор что-то монотонно бубнил с экрана, но никому почему-то не пришло в голову выключить звук. Госпожа Диана задумчиво улыбалась самой себе. Лиззи делилась с нами всеми восторгами по поводу предстоящего обучения и строила грандиозные планы на будущее (она и не прекращала этим заниматься с того момента, как ей сообщили эту новость). Никки сидел на полу в дальнем углу комнаты, подперев ладонью лицо и, кажется, засыпал. Я тоже уже начала клевать носом, несмотря на непрекращающуюся болтовню подруги, и ничто не предвещало беды, пока скучную телепрограмму не прервал экстренный выпуск новостей.

— Уважаемые телезрители! — хорошо поставленным голосом сообщил приятный телеведущий. — Только что нам стало известно о страшной трагедии, которая чуть было не оборвала жизни десятков ни в чем не повинных детей. На территории бывшей Саксонии, а ныне самопровозглашенной Южно-Саксонской республики уже давно не прекращаются конфликты на этнической почве. Валийцы, исторически составляющие почти тридцать процентов населения подвергаются жестоким нападкам со стороны южан.

Многозначительная пауза и емкое:

— Но сегодня южане перешли все границы.

Замелькали кадры: разбитые окна двухэтажного здания, испуганные детские личики. Глаза, полные слёз.

«Мы собирались укладывать детей спать, — крупным планом показали какую-то растрепанную женщину, — и вдруг услышали выстрелы, — она всхлипнула. — Мы ни в чем не виноваты, мы просто хотим жить в мире! Я не знаю, что может служить оправданием этому зверству. Это ведь дети! Валийцы, саксонцы, какая разница! Разве они виноваты в конфликтах взрослых?»

— Империя не может игнорировать произошедшее, — снова камера в студию.

Как же быстро делаются новости…

И как достоверно.

— Быстро, — хмыкнул рядом Николас-младший, то ли прочитав мои мысли, то ли озвучивая свои.

— Несмотря на достигнутые ранее договоренности о невмешательстве в политику региона всеми членами Союза Большой Пятерки, мы вводим войска на территорию Южно-Саксонской республики, — сказал с экрана господин Холд. — Мы не позволим саксонцам убивать наших детей.

Прямой взгляд его был направлен в камеру, и, казалось, прошивал насквозь.

Через черно-белый экран телевизора маршал казался не человеком, богом. Карающим и, без сомнения, справедливым. Стоящим на страже интересов беззащитных смертных.

Неужели это он несколько часов назад был у моих ног?

«Сила. Сила. Сила», — зашелестели голоса. Память заботливо подкинула двусмысленных картинок. Весь день я гнала мысли о Холде прочь, и теперь они словно решили отомстить мне за такое невнимание.

Я не просто вспоминала, я бредила наяву.

Что, если бы Диана не вышла? Что, если бы тогда, зимой, горничная не ворвалась в кабинет?

Смятое белое платье, чужое дыханье на моем лице. А что затем?

По телу прошла жаркая волна, дыхание сбилось. Желание. Отвращение. Невыносимая смесь.

Боль стала мне почти наградой, заслуженным наказанием за порочные мысли.

Я сцепила зубы, купаясь в этом ощущении. Вот и всё, никакого Холда в твоей голове. Посмотрела на Диану, новый спазм не замедлил прийти.

«Да!» — приветствовала я боль, как дорогого друга.

Облизнула выступившие над губой соленые капли.

Отлично…