Над выжженными травами стояло густое марево, и долина, ровная как стена, напоминала раскалённую сковородку . Никакой возможности укрыться хоть на миг от испепеляющего летнего зноя.

Над ней звенящей тучей нависал рой мошкары разного калибра, вредности и кусучести, и лишь порывы горячего, как дыхание дракона, ветра приносили облегчение от нестерпимого зноя и надоедливых паразитов.

Кстати, хотя в воздухе аж звенело от всевозможного гнуса, насекомые всадников не трогали, зато изрядно досаждали лошадям. Бедные животные часто вздрагивали и беспокойно ржали от укусов летучих кровопийц.

Только теперь Настя поняла, что за всё это время в Лэрианоре зловредные кровососы ни разу не укусили её, хотя тучей вились вокруг. Она спросила об этом у Наира.

Лэгиарн загадочно улыбнулся в ответ:

– А у нас с ними договор…

– С кем? С комарами? – не поверила Настя, тщательно пытаясь понять, разыгрывает её друг или говорит серьёзно. – Как же с ними можно договориться? У них разума меньше макового зёрнышка.

– Можно, – заверил Наир. – Мы всё-таки «дети леса». В Лэрианоре этот договор уже веками длится. А здесь, за его пределами, мне труднее призвать их к исполнению обязательств, потому так и вьются вокруг. Но ведь не кусают!

– Не кусают, – согласилась Настя.

– Я так считаю, – философски рассудил Наир, – в этом мире с любым существом договориться можно, если это творение Духа-Создателя. Бывает, конечно, и такая нечисть, которая, кроме жажды крови, ничего слышать не хочет – порождения Духа Тьмы. С такими не договоришься…

– Стало быть, нечисть создал не Дух-Создатель? Откуда же она берётся? И что ты называешь «нечистью»? Я не видела в Лэрианоре ничего такого.

– Она появляется по воле Разрушающего, – пояснил Наир. – Сам Дух Тьмы не умеет ничего создавать, но он умеет изменять суть вещей, переворачивать с ног на голову основы мироздания. Нечисть – это, как правило, твари, непохожие на людей или Свободный Народ. Это, прежде всего, хищники. Суть их бытия – убийства, козни и вред живым. Некоторые из них убивают ради утоления собственного голода, чтобы продлить своё существование им требуется кровь. Но часто слуги Разрушающего убивают ради забавы. Они получают странное извращённое удовольствие от пакостей, которые устраивают людям.

– Хорош умничать! – мимоходом встрял в разговор Эливерт. – Какая собачья разница, почему эти твари людей жрут… Лопают, и всё тут! Со всеми потрохами, и только косточками похрустывают. Ежели вас, миледи Дэини, кто-нибудь попытается употребить в качестве пищи, поверьте моему опыту, меньше всего вас будет волновать, какие причины этим кем-то движут, и к какому виду нечисти этот кто-то относится!

– Отвяжись, Эл! Меньше всего нас волнует твоё мнение, – отмахнулся устало лэгиарн, и разбойник, как ни странно, отстал. – Нечисть, Дэини, появляется путём изменения, утраты своей сущности.

– Продажи души… – негромко вставила Романова, но друг её не расслышал.

– Ожившие мертвецы превращаются в упырей. Те, кого загрызли вурдалаки – в таких же чудищ. Утопленницы – в русалок и топчих. Есть ещё те, кого люди называют нечистью, но они таковой не являются. Древние существа и народы, которые создал Великий Небесный. Они не водят дружбы со смертными, и те считают их чудовищами. Но, на самом деле, они – не нечисть. Они просто – нелюди. То есть, непохожие на людей. Но это ещё не повод для ненависти к ним! – Наир невесело усмехнулся. – Если уж на то пошло, то лэгиарны, с точки зрения смертных, тоже обычная нечисть.

***

Вот уже несколько дней дорога шла по этой однообразной, набивавшей оскомину равнине.

Полусухие травы, а среди них яркие звёздочки полевых цветов. Разноцветные бабочки, хрупкие, как лепестки лилии, пёстрые, как радуга.

В высокой синей бездне небес кружили едва различимые точки хищных птиц, выслеживающие грызунов.

Ветер поднимал над дорогой клубы бурой пыли, в которой иногда мелькали странные существа, похожие на крупных ящерок – забавные и пугающие одновременно. Наир называл их саламандрами.

Настя помнила, что в её мире так именовали разновидность рептилий, а ещё духов огня в мифологии. У местных саламандр имелось с её представлением некоторое сходство.

Это была мелкая, почти безобидная нечисть алого цвета, размером с кошку. Саламандры сильно походили на обычных ящериц, но голову венчали большие, как у чебурашки, уши, находившиеся в постоянном движении.

Это выглядело бы довольно комично… Но, кроме смешных ушей, голову ящериц украшали острые, как ежовые иголки, шипы.

Саламандры шныряли с проворством тараканов в дорожной пыли и траве, ускользали из-под копыт лошадей и с недовольным шипением исчезали, как мираж.

Наир говорил, что, по сути, они и есть духи огня, ибо нарождаются из летнего зноя. В отличие от большинства нечисти, саламандры не боялись дневного светила. Они были почти неопасны, хотя могли напакостить случайному путнику: к примеру, стащить у него какую-нибудь мелкую безделушку. А ведь безделушки бывают ценными – дорогой перстень, оружие или кошель с деньгами!

Ещё легенды гласили, что саламандры могут украсть огонь – да так, что, как ни старайся, а дров не подожжёшь, ни одной искры не выбьешь из кресала.

В это Романова не верила и магии красных рептилий не боялась – у неё с собой была отличная фирменная зажигалка. Пока она ещё работала, и вечерний костёр разгорался без проблем.

Соседство с духами огня почти не пугало.

Разве что иногда… когда саламандра вдруг, появляясь из пустоты, возникала возле костра, на бешеной скорости проносилась по горящим углям и исчезала в ночной мгле.

***

По вечерам, когда солнце уже спускалось за край земли, заливая окрестные степи золотыми и багровыми отблесками, панорама бескрайнего закатного небосклона являла собой поистине грандиозное зрелище.

На смену полуденному зною приходил сырой и прохладный сумрак. Над травами поднимался сизый призрак тумана, а в вышине, путаясь в облаках, разгорались узоры звёзд, таких ярких, крупных, близких, манящих, что можно было ощутить в себе желание мотылька, стремящегося к свету.

В сером сумраке жизнь ночной степи не замирала ни на секунду. В траве стрекотали какие-то насекомые. Верещали на разные голоса птицы, попискивали неизвестные грызуны, мелькали бесшумные тени летучих мышей.

И чувствовалось, что даже в ночной мгле каждый миллиметр этой земли дышит, движется, спешит, охотится, прячется, словом – живёт!

Ветер перекатывал тёмный ковёр трав, словно волны на глади спокойного моря, приносил дивные запахи, наполняя уставшее тело блаженством, радостью и свободой.

По вечерам Наир обходил по кругу место их стоянки, посыпал