– Почему тебя? – упрямо повторила Алохия.

Рогнеда метнулась по комнате, только подол платья взлетел. Фыркнула:

– Потому что трус! За тобой Новгород, новгородцы не позволят унижать и поинтересуются, куда ты подевалась. А за мной никого, обо мне никто не спросит, что ни делай. Мои защитники еще не подросли! – Выплеснув все, без сил опустилась на лавку. – Я сама для них защитница, потому и терпеть все буду.

Подсела к Алохии, взяла ту за руку:

– Не забрось то, что мы начали. Не ради меня или себя, для Вышеслава, твой сын не должен зависеть от милости его отца. Иначе он никогда не станет твоим защитником от князя.

Алохия вдруг всхлипнула:

– Я не хочу от него защищаться. Пусть бы унизил, избил, даже убил, только позвал…

– Алохия…

В голосе Рогнеды слышалась такая боль, что новгородская княгиня разрыдалась окончательно. Рогнеда прижала ее голову к своей груди, гладила светлые волосы, успокаивала. Она понимала подругу по несчастью, хотя положение у них было разным. Алохия законная жена, и свадебный пир был, пусть не на весь мир, и сын рожден законным, и мстить не надо, и княгиня, Новгород за ней.

Сама Рогнеда теперь и не знала, кто она – если княжна, то бывшая, если жена князя, то неназванная, если мать его сыновей, то незаконнорожденных и отцом забытых.

Но было одно, их объединяющее и даже уравнивающее, – князь Владимир. Как бы Рогнеда ни прятала сама от себя мысли и желания, но стоило заглянуть в свое сердце, понимала, что забыть короткие и ужасные минуты близости с князем не может и не думать о нем тоже не может. Проклинает, мечтает отомстить, ненавидит и при этом… мечтает снова ощутить на своих губах его губы, а на своем теле его руки.

От этого ненавидела еще сильней. И убить мечтала жарче.

Услышав приказ ехать в Киев, Рогнеда испугалась. Но не унижений для себя, хотя понимала, что непременно будут, а этого самого собственного тайного желания снова быть с князем.

Она ни словом, ни взглядом, ни малейшим намеком ни разу не дала понять Алохии, что втайне жаждет отца их детей. Но княгиня все поняла сердцем. Любящая женщина чувствует все, в том числе и такое.

– Ты тоже хочешь князя.

– Нет!

– Хочешь. Я не виню тебя, это не по твоей воле. Но ты не сможешь быть с ним счастлива, как и я, – вздохнула княгиня. – Наверное, надо было тебя убить, но он все равно не полюбил бы меня.

– Я убью его! – вдруг жестко произнесла Рогнеда.

– Не сможешь. Ладно, иди, тебе пора.

Они обнялись, как сестры перед долгой разлукой.

– Я буду постоянно твердить князю о тебе и Вышеславе.

Алохия рассмеялась:

– Надеешься, что он позволит тебе быть рядом? Нет, женщин Владимир только использует. Иди…

– Ну, это мы еще посмотрим! – заявила Рогнеда сама себе, поднимаясь в ладью, которая должна нести ее с сыновьями в Киев навстречу неизвестно чему.

На что Рогнеда надеялась, отправляясь в Киев?

Она и сама не могла бы сказать. Но надежда умирает последней, пока человек жив, он надеется, даже если совсем не на что.

Новгородцев Киевом не удивишь, у самих и Детинец крепок, и торг не меньше, а то и больше киевского, и шума столько же. И все же когда впереди показалась Гора и киевские стены на ней, Рогнеда позвала сыновей:

– Вон Киев. Ты будешь править там.

Сказала Изяславу, он же старший. Но мальчик помотал головой:

– Нет.

Не успела спросить почему, как младший Ярослав громко произнес:

– Да!

Рогнеда только рассмеялась в ответ. Устами младенца глаголет истина?

Все оказалось так и не так…

Князь обошел Рогнеду, которая одной рукой прижимала к себе головку Изяслава, а другой держала заснувшего от волнений Ярослава. Изяслав, вцепившийся в материнский подол, смотрел на Владимира ярко-голубыми глазенками с любопытством, смешанным со страхом.

– Хм… жить будете подле Киева, нашел место. И звать я тебя буду… Гориславой!

– У меня свое имя есть, князь, – Рогнеда постаралась, чтобы ее ответ не звучал вызовом. Больше всего женщина боялась, что князь отберет детей. Она готова хоть в избу смерда, только со своими малышами. И готова ради этого вытерпеть унижение.

– Мне твое имя не нравится. Ты Горислава!

– Как велишь. Дозволь нам идти? Дети устали.

Ее покорность, с одной стороны, обезоружила, с другой – разозлила. Хотелось сделать что-то, чтобы увидеть гнев в зеленых глазах, но Владимир никак не мог придумать что. А у Рогнеды на руках проснулся Ярослав и испуганно заплакал. Его тут же поддержал Изяслав.

Рогнеда присела, опустив младшего с рук, обняла обоих, прижала к себе, успокаивая:

– Тихо, тихо. Сейчас князь нам позволит, и мы пойдем…

Нет мужчин, которые спокойно переносили бы женские слезы, но еще меньше они любят детские. Не выдержала не Рогнеда, а сам Владимир:

– Иди! Блуд скажет куда.

Боярин Блуд постарался спрятать сочувствие, проводил Рогнеду к повозке, которая повезла их к новой жизни. Владимир с крыльца смотрел, как устраивала детей гордая полоцкая княжна, как подтыкала соломку и мех, чтобы не растрясло, укутывала, чтобы не продуло. Поморщился:

– Клуша!

– Она же мать, – укорил за плечом Добрыня.

Князь круто развернулся и отправился прочь.

Рогнеду устроили далековато – в Вышгороде, всего вдоволь, но она тосковала по новгородской воле и по Алохии.

Может, если бы приехала и княгиня, им удалось наладить свою жизнь в Берестове, как наладили в Новгороде? Понимала, что этого не будет, да если бы и случилось, ни к чему хорошему не привело, но все равно скучала.

Рогнеда ходила по терему княгини Ольги и пыталась представить, как жила здесь эта знаменитая женщина, бабка князя Владимира. Ей было нелегко, пока не завоевала свое место рядом с мужем. Рогнеда не надеялась что-то завоевать, она была достаточно умна, чтобы понимать – князь никогда не посадит рядом с собой им же обесчещенную женщину, ту, родных которой он убил. Ей никогда не бывать киевской княгиней. Все чаще возвращалась мысль: позволил бы уйти в Полоцк…

Князь стал приезжать в Вышгород, где повторялось то, что было в Полоцке – сначала Рогнеда сопротивлялась, как могла, Владимир брал ее почти силой, но потом подчинял себе, ее тело откликалось. Видно, именно такая женщина была нужна князю – непокорная душой, но желающая его телом.

Рогнеда помнила свое обещание, данное Алохии в Новгороде, к тому же действительно хотела иметь подругу рядом. Она не была уверена, что Владимир поселит первую жену здесь же, но все же спросила об этом.