– Ты куда, Одиссей, от жены, от детей? Заскакивай еще,роднуля! Ты мне сразу понравился! – прорыдал Халявий, фамильярно обнимаяКотлеткина и ласково похлопывая его по спине и плечам.

Генералу стоило немалых усилий выдраться из объятийсимпатизирующего ему карлика. Огорченная сирота, от внутренних страданий едвастоявшая на ногах, повисла на шее у Айседорки.

Наконец при деятельном участии Дурневых Халявия удалосьотодрать от Айседорки и запереть в Пипиной комнате. Однако Котлеткины,перегруженные впечатлениями, как ослик мешками, уже спешили улизнуть.

На прощанье генерал долго тряс дяде Герману руку, делая этос той энергией, с которой голодный дикарь трясет пальму с кокосовыми орехами.

– Старые запасы? – подмигивая, шептал он. – Ты,брат, в Швейцарии храни, зачем дома-то? Тихая страна, улочки живописные… Еслинадо – я могу устроить. В бомбардировщик загрузим, через границу по-тихомусмотаемся и прям на банк скинем прицельным бомбометанием. Пущай знают, из чегоу нас на Руси сантехнику льют!.. И того, Герман… приходи ко мне запросто.Да того… прайсики там какие-нибудь прихвати… Посидим, выпьем, поболтаем, как вбылые времена! Может, чего сообразим.

Едва за Котлеткиными закрылась дверь, сирота казанская мигомпрекратила свои страдания. Халявий поднялся с пола, по-собачьи отряхнулся и сгордостью продемонстрировал дяде Герману часы, бумажник и запонки,подозрительно напоминавшие часы, бумажник и запонки Котлеткина.

– Откуда это? – с подозрением спросил дядя Герман.

– Дорогуша, если б я сам знал! Знать, прилипло откуда-нить…– расхлябанно ответил оборотень.

Жестом, полным горделивого презрения, он взмахнул рукавом, иоттуда золотым дождем посыпались кольца, браслеты и колье Айседорки.

– Видал-миндал? Жаль, на среднем пальчике колечко пришлосьоставить – туго сидело! Тут бы пальчик мыльцем подмазать – да мыльца-то я неприпас! – с сожалением сказал Халявий.

Дурневы дико глядели на родственничка, пытаясь сообразить, вкого он перевоплотился. Нижинский, Герострат, этикеточная машинка? Нет, похоже,эта птица была другого полета.

– Что глядите, али не узнали? Ванька-Каин я! Не слыхали отаком? Лучше меня вора на всем белом свете не сыскать… – с гордостью сказалХалявий.

На Тибидохс неотвратимым снежным комом накатывалась зима. Наэтот раз ее ожидание было особенно мучительным. Самой зимы еще не было, но уженачались постоянные северные ветры и ночные морозы. По извилистым коридорамшколы, мешая привидениям, бродили сквозняки. По утрам на драконбольном куполележала изморозь, сплетавшая узорные нити и рисовавшая сложные фигуры. Гоярынвпал в спячку, и вместо него Соловей выпускал Ртутного и других молодыхдраконов. Возможно, тренировки совсем бы отложили, но перед Новым годомпредстоял матч с полярными духами, и Соловей делал все возможное, чтобы позор смузами не повторился.

Правда, Таню он в команду так и не пригласил. Таня, в своюочередь, тоже упрямилась и не искала с тренером примирения.

Баб-Ягун называл тренировки «продрыговками» и утверждал, чтона морозе в его пылесосе замерзает змеиный бульон. Да-да, не удивляйтесь. Снедавних пор внук Ягге заправлял свой пылесос змеиным бульоном, добавляя тударусалочью чешую. Причем чешую он сыпал настолько щедро, что поклеповская Милюляжаловалась, что все русалки на Буяне теперь плавают ободранные. Но онапреувеличивала. Русалки сбрасывают чешую каждое полнолуние, причем делают этона берегу, где при свете луны ее легко принять за золотые монеты. Там же, наберегу, Ягун ее и собирал. Он один знал «русалочьи» места в тихих заводях застеной камыша. Даже от Тани и Ваньки хранил их в тайне.

Для школы Тибидохс и лично для ученицы четвертого годатемного отделения Татьяны Гроттер настали не лучшие времена. В связи сопасностью, которая стала уже совсем реальной, школа была переведена на осадноеположение.

Каждое новое утро начиналось с того, что Сарданапал,ночевавший у себя в кабинете, подходил к зеркалу и смотрел на трещины настекле. Горбун с Пупырчатым Носом дребезжал страшным хрустальным хохотом иизредка показывал Сарданапалу четыре фигуры. Если прежде в их очертаниях можнобыло усмотреть что-то расплывчатое, то теперь Перун, Триглав, Велес и Симоргбыли реальны как никогда. Огненная колесница Перуна мчалась сквозь туман,рассекая испепеляющими спицами пустоту. Черный конь Триглава косил огненнымглазом, а встречный ветер так раздувал вуаль на жутких лицах бога войны и мора,что, казалось, вот-вот сорвет ее. А над ними грозно раскинулись крыльянеустанного стража мирового древа, уже многие столетия не знающего ни сна, нипокоя…

Поклеп ходил по школе и всюду развешивал нравоучительныеобъявления вроде этого:

«Запрещается зажигать огонь! Иначе пепел, выметенный из комнаты,может оказаться Вашим!»

Срывать эти глупые объявления или исправлять их, из озорстваприписывая другие буквы, было опасно: расклеенные бумажки умели ябедничать иделали это с большим рвением. Стоило Поклепу оказаться где-нибудь неподалеку,как объявления оживлялись и писклявыми голосами, дрожащими от желания нагадитьближнему, принимались выкладывать все, что знали. И даже то, чего не знали, нов силу своей испорченности могли вообразить…

После запрета на огонь в Тибидохсе разом погасли все факелы.Погасла даже печь в гостиной, и сразу стало сыро и холодно. Приходилосьобогреваться одеялами, зимней одеждой и несложным заклинанием Прыгулис-дрожалис,имевшим неприятное свойство. Нужно было успеть произнести его во время прыжка,в противном случае незадачливый заклинатель на некоторое время превращался вледяную сосульку. Таких сосулек в Тибидохсе можно было встретить множество,особенно перед парами у Великой Зуби или Безглазого Ужаса.

Сложно сказать, с чем был связан запрет на огонь.Преподаватели особенно не распространялись, но Таня подозревала, что, хотябогом огня считался Сварог, Перун, как громовержец, тоже имел над ним власть, иогонь мог позволить ему проникнуть сквозь зеркальный барьер.

Программа занятий была существенно изменена. Число часовЗубодерихи и защиты от духов удвоили, а некоторые менее необходимые пары вообщеубрали. Перво– и второкурсников временно отправили к лопухоидам. На болеестаршие курсы это, к счастью, не распространилось.

Впрочем, «к счастью» это было не для всех. Порой Танеказалось, что она с большим удовольствием улетела бы к дяде Герману и тетеНинели, чем ходила на занятия с темным отделением.