Ренуар понимал, что своим нынешним успехом обязан «Мадам Шарпантье с детьми», которая была выставлена на Салоне 1879 года. Благодаря доброжелательным отзывам салонных критиков он сделался модным портретистом. Вместе с импрессионистами он не выставлялся с 1877 года. После этого, как уже говорилось, его работы принимали на Салон в 1878–1881 годах. В 1878 году выставки импрессионистов не было, а по причине своего успеха на Салоне Ренуар отказался участвовать в совместных выставках 1879–1881 годов. К 1882 году сама мысль о том, чтобы оставить прибыльный Салон ради сомнительных совместных выставок, стала ему невыносима.

В разгар пневмонии, когда и агент, и друзья-импрессионисты просто умоляли его поучаствовать в выставке в марте 1882 года, Ренуар решительно отказался. Это никак не назовешь поведением робкого, пассивного человека. Агенту он пояснил: «Я не желаю ни под каким видом входить в группу, которая называется „независимой“. Основная причина в том, что я выставляюсь на Салоне, а две этих вещи несовместимы… Полагаю, что, если я выставлюсь там, [цена] моих портретов упадет на 50 %»[480]. Ренуар неоднократно возвращается к этой мысли: «Публике не нравится искусство, которое она считает политическим, а я в свои годы не желаю быть революционером»[481]. Несколько позже, еще в одном письме к агенту, он поясняет: «В Париже наберется не более пятнадцати любителей, которым может понравиться художник, не участвующий в Салоне. А таких, которые не купят и крошечного портрета, если художник там не выставляется, 80 тысяч»[482]. Ренуар яростно противился тому, чтобы его заклеймили революционером или независимым, поскольку эти слова были тогда связаны в умах французов с кровавой Парижской коммуной 1871 года. Во времена, когда критики особенно злобно насмехались над его творчеством, именно из-за связи с политикой и насилием бо́льшую часть его работ называли никуда не годными. Вопрос о том, было ли искусство Ренуара того периода революционным, остается открытым. В его работах присутствовали темы современной жизни, свет, яркие цвета, радужная палитра и общая свобода, раскованность, динамичность. Однако теперь он только что ознакомился с произведениями классического искусства и стал использовать консервативные элементы, которые связали его творчество с великим наследием прошлого.

Поддавшись настоянию Дюран-Рюэля, Ренуар позволил отправить принадлежавшие маршану работы на седьмую совместную выставку – но агент обязался четко обозначить, что выставляет их он, а не сам Ренуар. Дюран-Рюэль согласился и послал на выставку 25 работ Ренуара, в том числе «Завтрак гребцов». Таким образом, когда пришла пора в мае-июне 1882 года выставляться на Салоне, Ренуар смог избежать конфликта. Впоследствии он извинился перед Дюран-Рюэлем за повышенный тон своих писем: «Я писал в самый разгар болезни. Не могу сказать, что находился в здравом уме»[483].

Болезнь – тяжелая пневмония – достигла пика в конце февраля – начале марта, когда Ренуар сообщил Берару, что его предупредили о вреде холодной погоды: «Доктор не хочет, чтобы я возвращался в Париж… Я бы предпочел недели на три поехать в Алжир… Поработаю немного. Дорогой друг, хочу попросить Вас впопыхах об одолжении. Мне нужно получить в Марселе пятьсот франков в субботу, до 3 часов дня, поскольку в 5 уходит судно на Алжир, а я без гроша… Какой это ужас – проваляться в постели почти два месяца. Боже, болезни – такая гадость. На улице у меня кружится голова. Я сильно похудел, просто ужасно, похож на соломенное пугало. Попытался понемногу писать в комнате, но через пять минут началось головокружение. Бред какой-то»[484].

В поисках тепла Ренуар и Алина 5 марта, почти через месяц после начала его болезни, сели на судно, уходившее из Марселя в Алжир. Ренуар собирался пробыть там две недели, но задержался примерно на шесть. Они сняли квартиру в доме 30 по рю ла Марин, неподалеку от Порта, Большой Мечети и Мавританской аркады. Пока Ренуар выздоравливал и пытался вернуться к работе, Алина ухаживала за ним и следила за их временным жилищем. Из Алжира Ренуар жаловался Берару: «У меня постоянная лихорадка, которая никак не проходит… Не могу взяться за работу. Принимаю пилюли, от которых вроде бы эта гадость должна пройти за три дня. Посмотрим… Надеюсь вскорости написать, что мне лучше. Но все это просто невыносимо: одно выправляется, а другое начинается заново… Давно уже пора этой болезни пройти, потому что из-за недомогания я стану совершенно несносен. Надеюсь в следующем письме рассказывать о чем-то совершенно другом»[485]. Он и агенту описывает свою болезнь и медленное выздоровление: «Я покрыт волдырями, они очень болят, я страшно мучаюсь, но это не слишком серьезно, надеюсь, через несколько дней все это завершится… Выздоравливаю очень медленно; время от времени случаются приступы лихорадки и напоминают, что я еще не совсем оправился»[486].

Алжирский врач посоветовал Ренуару остаться в теплом климате до полного выздоровления. К середине марта ему явно стало лучше, но врач распорядился, чтобы он никуда не уезжал до начала мая. Ренуар шел на поправку, 14 марта он написал Берару: «Утром был у врача, он отменил лекарства. Чувствую себя хорошо, вот только ноги болят. Врач сказал, что мне надо остаться в Алжире еще на месяц. Постепенно нужно отказаться от фланелевого нижнего белья. По его словам, оно закупоривает поры… Я теперь не курю, зато ем за четверых»[487]. В апреле: «Лихорадка прошла точно по волшебству, чувствую себя преотлично. Что меня излечило – пилюли или сирокко?»[488] Но даже когда все симптомы болезни прошли, проблемы со здоровьем остались – летом он написал Берару, что его «все еще трясет, даже в разгар дня»[489].