— Вас вчера вечером спрашивали двое мужчин… Потом ониподнялись и минут через десять опять спустились… Записки не оставили. Яспросила, что передать, они сказали — ничего, и ушли.

— Как они выглядели? — спросил он.

— Ну… — она задумалась, добросовестно силясьприпомнить посетителей. — Они выглядели… никак! — и удивленнопосмотрела на него сквозь модные очечки. — В таких обычных куртках,обычных кепках… Среднего роста оба.

— Я тоже среднего роста, — перебил он ее.Опустилась кабина лифта, створки дверей разошлись. Пусто…

— На каком языке они говорили?

— Нормально… ой, простите! — по-испански.

— Без акцента?

Она была смущена этим резким допросом и чувствовала себяпочему-то виноватой.

— Да… н-нет… без акцента.

Створки лифта опять сошлись.

— А я, — спросил он, — я говорю с акцентом?

— У вас очень хороший испанский, сеньор.

— Но акцент все же есть?

— Небольшой, сеньор…

— Благодарю вас.

Он кивнул ей, нажал на кнопку и вошел в кабину лифта.

В его номере побывали. И побывали так, чтобы он неусомнился, позволив себе по рассеянности не заметить визит гостей. Никакихбесчинств: просто все личные вещи переставлены местами.

Они даже в ванную сунулись. Флакон «Лёкситана» стоял теперьна крышке туалетного бачка. Лагерное остроумие…

Хорошо, что некоторые вещи он всегда оставляет в камерехранения отеля. Сейчас там лежали туба с аукционными картинами и сверток сдосками подрамников.

Надо во что бы то ни стало правильно растолковать этопослание неизвестно от кого.

Он вышел на балкон. Пегая, влажная, запятнанная лишаямиплесени черепица толедских крыш еще таяла в седой утренней тени, и толькокафедральный собор уже красовался первым пурпурным накатом еще низкого солнца,чей одинокий луч брандспойтом бил в прореху синей тучи.

Грянул звонок за его спиной. Черт! Черт бы побрал этиоглашенные вопли всех телефонных аппаратов во всех старых отелях!

Он выждал три рокочущих пулеметных очереди, затем подошел ктелефону.

— Профессор… — нежно проговорили в трубке. —Ты так рано убежал.

— Пилар! — крикнул он с облегчением и снеожиданным смятением, перехватившим ему горло. Неужели она так заделаего? — Пилар, Пилар… моя радость… корасон[25]… Ты таккрепко спала, а я уже должен был…

Как хорошо, что он не оставил ей денег. Хотя девочка очень вних нуждается. Поборолся, поборолся с собой, и — не оставил… Он потом найдетспособ переправить ей, потом, когда утихнет в ее памяти сегодняшняя ночь двухсирот.

— Только не думай, что я звоню выцыганивать у тебя ещесвидания! — запальчиво проговорила она. — Нет, подожди, не перебивай!Просто я проснулась и дозвонилась до Хесуса, насчет этого художника, твоего токайо[26]… Ну, слушай. Он действительно имел отношение к Эль Греко иработал в его мастерской, хотя сам родом был из Кордовы, и, похоже, появилсяздесь после каких-то преследований. Но дело не в этом. Он был ему родственником.

— Родственником?! Но Грек в Испанию попал совершенноодиноким.

— …со стороны жены. Я имею в виду эту девушку, Херонимуде Лас Куэвас, мать его сына, на которой Доминикос вроде бы официально не былженат.

— Да, там ведь с ней какая-то загадочная история…

— Ничего загадочного. Она была еврейкой.

— В смысле… крещеной, как все марраны?

— Э! Хесус говорит, не все так просто. Ты ведь знаешь,кто такие криптоиудеи — те, кто продолжал тайно исповедовать свою религию?..Так вот, этот Кордовера, который тебя интересует, приходился ей не тодвоюродным, не то сводным братом. И Хесус — ты слышишь? — он, конечно,любит парадоксальные версии, но он утверждает, что на основании некоторыхкосвенных данных в архиве можно предположить, что Грек со своей таинственнойХеронимой сочетались браком секретно, причем по еврейскому обряду.

— Сомневаюсь. Шестнадцатый век, разгул инквизиции… Ихобоих зажарили бы на костре, как поросят.

— Тем не менее. Хесус надыбал какие-то распискиторговцев, выданные как раз Саккариасу Кордовера, в получении денег за большуюштуку белого шелка с кистями, с золотыми нитями, а также расписку от мастера посеребру, кстати, тоже крещеного еврея, по имени Раймундо Эспиноса, заизготовление серебряных изделий… Я не совсем поняла, что это доказывает, надотебе поговорить с Хесусом. Запишешь его телефон?

— Конечно, амор мио[27]… Диктуй.

И пока она диктовала цифры, он задумчиво и неподвижносмотрел на то, как неуклонно поднимается в тучах солнце, выпирая то в одном, тов другом месте тонкого серого слоя — так плод ворочается во чреве матери,прокатывая перламутровые шары по внешним покровам своего обиталища, словнопытаясь ощупать внешний мир изнутри. Так и солнце ощупывало мир из-за облачногопокрова, находя все новые лазейки для того, чтобы выплеснуть жгучие языкижелтого ослепительного света на колокольню собора, на его стрельчатые окна идраконий хребет остроконечной крыши.

Какая разница — кем был этот Кордовера. И какое значениеимеет — женился Грек на своей еврейке или жил с ней в грехе. Оставим Хесусу егострастные разыскания. Если б девочка знала, насколько ему сейчас не дорасписок, не до инквизиции и криптоиудеев… Не подскажет ли вездесущий и широкоосведомленный Хесус — кто вчера вечером вломился в мой номер?

Кто сидел на моем стуле и пил из моей чашки?

— К тому же тебе вообще будет интересно с нимпоговорить, — звучал в трубке милый хрипловатый голос Пилар. — Потомучто в архиве еще имеются два письма к Кордовере от его сыновей-близнецов.

— Каких близнецов?

— Ну, вот. Проснулся. Близнецов, сыновей его. И один изних, знаешь, тоже твой токайо. Тоже — Саккариас. Второй — Мануэль. Письмастранные, с какого-то острова в Карибском море. И писаны не на испанском, а надругом языке… Хесус говорит, что это может быть ладино… ну, такой языкиспанских евреев, вроде идиша, только основа — старо-кастильский, с добавлениемдревнееврейских и тюркских слов. Он собирается дать перевести эти письмакакому-то специалисту в Мадриде, но уверяет, что и сейчас понятно, что эти двабратца были пиратами.

— Что-что?!

Она засмеялась:

— Видишь, сколько забавного ты от меня услышал. Да,погоди, пока не забыла. Отчего Хесус думает про пиратов: в этих письмах дваждыупоминаются инициалы М.К.Э. Хесус уверяет, что это наверняка Моше Коэн Энрикес,гроза испанских торговых караванов, знаменитый пират, сефард, потомокизгнанных, который плавал на кораблях голландской Ост-Индской компании и мстилинквизиции и испанской короне за гибель семьи… По времени все совпадает, иХесус уверен, что эти ребята, близнецы, плавали с Энрикесом. К тому же вписьмах вверху каждой страницы есть знак: рисованный от руки галеон.