я не буду больше молодым...

Он пел чистым и звонким, печальным и сильным голосом, и всесидящие за столом замерли, а песня лилась, и река, спокойная, могучая река,подхватившая Анастасию, уносила ее куда-то к иным берегам, где догадкистановились истинами, а истины стоили того, чтобы служить им всю оставшуюсяжизнь, ни о чем не сожалея. Она пригорюнилась, подумав с щемящей тоской, чтоеще не сделала в жизни ничего такого оказывается, чем бы могла похвалиться, чембы стоило гордиться. Украдкой покосилась по сторонам – Капитан сиделнахмуренный и серьезный, на реснице у Ольги блестели слеза.

– А ну! – Бобрец хлопнул по столу ладонями.Подпрыг. нули, зазвенев, кубки. – Огорчил я вас, гости дорогие? Пора иразвеселить!

Он выбрался из-за стола и пошел в пляс по горнице, сприхлопом и притопом, гремя каблуками о струганые доски пола, закинув кучерявуюголову, то разбрасывая руки, то подбочениваясь одной и закинув другую на русыйзатылок, – большой красивый человек в большом красивом тереме. Капитан невыдержал. Встал. У него получалось хуже, но он старался, как мог, и пол гуделпод их сапогами, они разошлись всерьез. Анастасия тоже ощутила жгучее желаниепройтись вот так в танце, красиво и гордо, как плыла вокруг мужчин Алена,придерживая концы неизвестно откуда взявшегося платка.

Однако осталась сидеть – знала, что у нее так не получится,а потому не хотела расстраивать их пляску жалким подражанием. Но тянуло...Дверь распахнулась, и кто-то весело закричал с порога:

– Воевода, врагов пропляшешь!

– Одно ухо спит, другое службу несет! – Бобрецостановился, отдуваясь нарочито тяжело. – Поплясали... Ну, Иваныч,молодцом. Не умеешь, но стараешься. А вот это и есть мой ученый братишка,который скоро дыру в небе проглядит, все звезды сочтет и в книгу запишет, каккоторой прозвище.

Брат был хоть и младший, но ростом не ниже старшею и не ужев плечах, только лицо тоньше и глаза выдают человека, привыкшего читать много идолго, – в них отражение той глубины, что порождают, тысячекратотразившись в глазах, мудрые рукописные строки. Анастасия знала такие глаза – укнижников в Империи. Правда, те были грустнее – быть может, оттого, что книг вИмперии было мало, настолько, что это толкало многих, как шептались, кзапретным и грешным поступкам – самим писать книги.

– Звездочет Елизар, – сказалБобрец-младший. – Как вас зовут, знаю уже. Что глаза таращишь, Родя? Твоиконники жен и друзей имеют, а жены – соседок. За пять улиц от вас ещерассказывают, что княжна Анастасия одолела дракона, а на соседней – уже прошелслух, что она всех канальщиков загнала в канал да так и велела там сидеть, покане поумнеют... Что народ, прямо скажем, принимает с одобрением. Правда, верю яэтому мало – с Каналом так просто не справишься, тут потрудиться предстоит...Так, княжна?

– Так, – сказала Анастасия, открыто глядя ему вглаза. – С ними повозиться придется...

Он глянул мимо Анастасии, на Ольгу, а та на него, и у нихсловно сразу возникло некое сцепление взглядов.

– Ну, к столу! – засуетился Бобрец-старший.Анастасии показалось, что к ученому брату, хоть и младшему, он относится сбольшим уважением. Видимо, были причины и основания.

– А не надоело ли за столом? – спросил Елизарспокойно и уверенно. – Провел бы гостей по городу... Как, гости?

– В самом деле, пойдемте! – Это Ольга, прежде чемкто-то успел ответить, шагнула вперед.

Вшестером они шли не спеша по широким улицам и улочкампоуже, фонари на столбах горели неярким, но чистым пламенем без копоти и дыма,и было довольно светло. То там, то здесь слышались песни – и грустные тоже, носравнение все равно оказалось не в пользу настороженно-угрюмых вечерних улицимперских городов, где обязательно бы разорвали тишину то визгливый скандалпьяных ремесленников, то сдержанно-приглушенная перебранка публики почище, толязг мечей очередного поединка, свистящее дыхание и проклятья сквозь зубы.«Нечего и сравнивать, – подумала Анастасия. – Здесь гораздо покойнеесебя чувствуешь».

Она искоса оглянулась через плечо – Ольга с Елизаром, приотстав,о чем-то тихо разговаривали, уже как старые добрые знакомые. Анастасия, влегком облачке неразвеявшегося хмеля, хотела громко бросить им что-то озорное,но ладонь Капитана сжала ее пальцы, она притихла, опустила голову, сразувспомнила, что сложностей в жизни осталось немало. А главная сложность шагаетрядом и держит за руку.

Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полнойЛуны. Четыре каменных фигуры, высеченных довольно мастерски, стояли на ней –одна повыше остальных. Она изображала человека с нахмуренным лицом,выбросившего руку в жесте отрицания и решимости. Остальные стояли вольно,опустив руки, в позах спокойных и мирных, словно бы отдыхая от тяжких и трудныхсвершений, – но лица их, как Рассмотрела Анастасия, были скорее грустны.Венки из ржавых колосьев покрывали их головы – колосья не каменные, а живые,настоящие. И перед ними на каменной плите горел невысокий алый огонь.

– Тот, что выше – святой Хер, – сказалЕлизар. –Имя в тумане времени затерялось и забылось, но слова и дела, заложившиеоснову, остались. Основа, надо сказать, была проста – себя не потерять.Понятно, все сложнее и длиннее, после него остались книги, но главное легкоукладывается в слова – быть собой и жить памятью. – Он помолчал. –Скорее всего, память осталась не вся, может, мы в чем-то и напутали, носохранившееся быть может только истиной. А это ржаные апостолы, мученики землии памяти. Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой Николай. И потому молимсяза их честную жизнь и злую гибель от подлой вражеской руки. Супруги мы... Вживых веках заколосится наше семя, и вспомнит нас младое племя напеснетворческих пирах...

Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии, разжалась. Анастасияподняла на Капитана глаза и спросила шепотом:

– А как с ними было на самом деле?

Он не ответил. Прошел к толстой квадратной плите, к аломупламени, наклонился и положил что-то подальше от огня. Анастасия подаласьвперед и рассмотрела – кусок хлеба. Капитан вернулся, вновь встал рядом с ней исказал тихо:

– При жизни бы им хлебушка...

Анастасии показалось, что на нее пахнуло сырым холодом, иона поежилась, зябко подняла плечи. Что-то за всем этим стояло. Какая-тотрагедия – как водится, сложнее, страшнее и непонятнее отрывочных воспоминанийо ней. «Что за память сохранится о нас, если мы вдруг неожиданно исчезнем слица земли?» – подумала Анастасия. И ответа не нашла.

Возвращались в молчании. Даже Ольга с Елизаром притихли. Чтодо Анастасии, ее не покидало ощущение, будто она приблизилась к какому-торубежу, и предстоит решительно шагнуть вперед, оставляя на будущее сложноеколовращение мысли, рассуждения и метания. Какое-то время она притворяласьперед собой, будто не понимает, в чем заключается рубеж и шаг – в последний разпыталась оттянуть неизбежное. А потом подошла и приоткрыла дверь своей комнатына миг раньше, чем в нее собрались тихонько постучать.