– Пошла она... – сказала Анастасия сердито. Самоестранное, что она почти сразу успокоилась. Говорят, так бывает с очень большимгорем – за некой чертой оно вдруг разрастается настолько, что уходит из тебя,заполняя весь мир, а ты впадаешь в понурое безразличие. Когда они вернулисьдомой, Анастасия искала забвения и покоя в шалой, исступленной нежности. Онтоже. И обоим это удалось. Но потом Анастасии приснился кошмар – Луна, багроваяи чисто-прозрачная, словно отлитая из лучшего стекла и вымытая с мылом,величаво и беззвучно плыла над самыми крышами, над яркими флюгерами, угрюмыми зубцамибашен, коньками теремов – и крыши отрывались, взмывали в небо, но нерассыпались, а вереницей, углом плыли вслед Луне. Как журавлиный клин в чужиерубежи – то ли это сама Анастасия произнесла во сне, то ли это звучало вокругнее.

– Как журавлиный клин, – повторила она во сне,попробовала на вкус эти странные, непонятные слова, глянула вслед вереницекрыш, ставшей уже бесконечной, почувствовала, что ей невыносимо страшно и порапросыпаться, иначе не выдержит сердце.

И проснулась. Медленно осознала, что это был сон, а за окномночь готова уступить место рассвету. Слова еще реяли в памяти, и, чтобы они незабылись, не растаяли с пробуждением, Анастасия почти беззвучно пошевелилагубами:

– Как журавлиный клин в чужие рубежи...

Рядом, не поднимая головы от подушки, не открывая глаз,метался Капитан, и с его губ срывались тихие бессвязные выкрики – он кого-тоостерегал, кому-то приказывал, звал каких-то шмелей, то и дело вспоминал цветок– черный тюльпан. Анастасия в жизни не видела черных тюльпанов – только синие икрасные в оранжерее Императора.

– Ну тихо, тихо, – шепотом сказала она, отвела слица рассыпавшиеся волосы, наклонилась над ним и осторожно поцеловала в лоб,едва прикоснувшись губами, чтобы не разбудить. – Все тихо, все спят, иКапитан спит...

Он тяжело задышал, потом тело расслабилось, дыханиепонемногу стало ровным, он повернулся к стене и засопел уютно и спокойно.Анастасия, не глядя, протянула руку, нашла зашуршавшее платье и выскользнулаиз-под одеяла. Подошла к окну. Стояла та неуловимая утренняя пора, когдатемнота уже не ночь, а рассвет еще не день, розовая полоска на восходе не ширеострия меча, едва угадывается, не глазами даже, а как-то иначе.

– Княжна Анастасия, – шепотом сказала она своемуотражению, едва различимому в темном стекле.

Отражение дисциплинированно молчало, как ему и полагалось.Замки, узкие улочки и звон мечей показались такими далекими, словно их и небыло никогда. И Луна, к счастью, уже опустилась за горизонт. Анастасия еетеперь ненавидела.

– Взрослеем? – сказала она отражению. – Адела-то крутые... Отражение молчало, приглядываясь к ней.

Так страшно исказить в поспешности горячей

обманчивую суть земного естества.

Но даже если вдруг я окажусь незрячей,

я все ж посмею БЫТЬ —

поскольку я жива.

Е. Жабик

Анастасия чуточку раздраженно постукивала в пол каблуком ислушала звон шпоры. Ольга задерживалась. Капитан уже нетерпеливо насвистывал водворе что-то бодрое, Держа под узцы заседланных коней, а Ольги все не было.

Появилась наконец. Но не в прежней одежде, как Анастасиясейчас – в белом платье, бледная. И упорно не смотрела Анастасии в глаза –взгляд метался, как конь без седока на поле битвы.

– И как это понимать? – спросила Анастасия даже неудивленно – вяло. Что-то такое она начинала подозревать, но до конца неверила. – Остаешься здесь, что ли?

– Анастасия, пойми, я... Можешь считать меня дрянью,предательницей, но я... – Ее лицо вдруг переменилось, она дерзко ирешительно подняла голову. – Да можешь считать кем угодно, если ты такглупа! Вся наша Счастливая Империя, все наши рыцари, уклад, беспамятье, пятьдурацких звезд – да пропади пропадом этот вздор! Я выхожу замуж. И я хочу житьздесь. И вам обоим советовала бы...

Она замолчала, удивленная молчанием Анастасии, неуверенноморгнула, попробовала улыбнуться. Анастасия задумчиво кивала. Пожалуй, она несердилась. Не было времени и желания. Нависшая над землей беда была стольогромной и тяжкой, что все прежние счеты-обеты, все прежние установления исложности потеряли серьезность, безвозвратно уплывали в прошлое. Правда, Ольгаоб этом ничегошеныси не знала – Анастасия, посоветовавшись с Капитаном, хотеларассказать ей все в пути, а теперь, понятно, уже не расскажет...

– Я не сержусь, – сказала Анастасия, уносясь темвременем мыслями в тягостную неизвестность. – Правда, не сержусь. Укаждого своя дорога, и глупо насильно тащить ни чужую. Так что желаю счастья.Прощай.

– Вам тоже лучше было бы...

– Прощай, – сказала Анастасия мягко. Чтобыизбежать лишних слов, затяжных прощаний (которых она и так-то терпеть немогла), повернулась и быстро пошла, сбежала с высокого крыльца, и ножны мечастучали по ступенькам. Молча вспрыгнула в седло, и застоявшийся вороной гигант,храпя, легко вынес хозяйку за ворота. Горн бежал следом, радостно повизгивая.Анастасия оглянулась все же, увидела в окне Алену, по обычаю махавшую платком,махнула в ответ ей и Ольге, на миг показавшейся в соседнем окне. На душе былоскверно. Словно куска живого тела лишилась.

На выезде из Китежа они нагнали обоз, с которым предстоялоехать к Янтарному Берегу, – десяток четвероконных повозок, доверхунагруженных мешками с зерном, кругами сыра в холстинах, бочонками масла.Повозки накрыты грубой мешковиной, туго пришнурованной к бортам. Еще четыреповозки нагружены шатрами, котлами и съестными припасами для самихпутешественников. Вокруг – человек двадцать в кольчугах, не ведающих потаеннойцели неурочной поездки, и сам Стан тут же, в алом плаще, колонтаре спозолоченными бляхами, все знающий и оттого хмурый.

Анастасия пригнулась к шее коня, понеслась бешеным галопом,благо дорога простиралась прямо, как полет стрелы, синий плащ с белымединорогом хлопал и трещал за спиной, жесткая грива Росинанта хлестала по лицу,скачка переполняла душу возбуждением и сладким ужасом – попади конь ногой ввыбоину, оба сломают шеи... Анастасия не взялась бы описать свои ощущения. Кпрошлому не было возврата, но на ней была прежняя одежда, кольчуга и меч упояса, она вновь стала путешественником, рыцарем важной миссии, равноправнымбойцом в нелегкой борьбе против неба, в которой и первого-то шага не сделано, апосему невозможно предсказать, чей меч вырвет у врага победу. Быть может, этобудет ее меч.

Нет, не стоит возноситься гордыней к облакам. Рано. И к томуже примета дурная. Что ж, эти мысли – от внезапной свободы, привычной тяжестимеча на боку, верного коня, вновь обретенной дороги...

Анастасия остановила коня. Оглянулась, – обоз едвавиднелся на горизонте, и то благодаря алым плащам всадников. Она вздохнула иповернула Росинанта в ту сторону.