Под ногами хлюпало. Шаги убийцы постепенно стихли втаинственной глубине подземелья, и наступила глухая тишина, изредка нарушаемаятолько падающими с потолка каплями.

Старыгин растерянно огляделся. Он понял, что преследованиенезнакомца было глупым и совершенно бесполезным делам и только усугубило егоположение.

Он повернул назад и неуверенно двинулся туда, откуда пришел,стараясь припомнить дорогу.

Коридоры бесконечно ветвились, и очень скоро он понял, чтополностью утратил ориентацию.

Прежде он считал, что неплохо запоминает дорогу, но то былов лесу или под открытым небом, где существуют десятки примет, по которым можноопределить направление — мох на стволах деревьев или на камнях, по-разномурастущие ветки и травы.., не говоря уже о солнце днем или о звездах ночью.

Здесь же, в подземелье, ничего подобного не было, иприходилось полагаться только на интуицию.

Перед ним было два пути — влево и вправо, и они ничем неотличались один от другого, там и там были низкие мрачные своды, уходившие втемную глубину.

Он выбрал левый коридор. Ему показалось, что оттуда едвазаметно веет свежестью, а не тоскливой сыростью подвала.

Он шел и шел, понемногу теряя надежду.

Казалось, уже много часов он блуждает по этому подземелью,но когда по пути попалась тускло светящаяся лампочка, он взглянул на свои часыи с удивлением убедился, что прошел только час с тех пор, как он выбежал изМатематического кабинета.

Коридор снова повернул.., и Старыгин в ужасе застыл: передним оказалась комната, заставленная орудиями пыток.

Заржавленные крючья и щипцы были развешаны по стенам, вцентре помещения стояла так называемая «железная дева» — огромный пустотелыйфутляр в форме человеческого тела, изнутри утыканный острыми шипами. Несчастнуюжертву заталкивали внутрь и потом закрывали футляр, так что шипы вонзались втело…

Здесь же валялись деревянные тиски для пальцев, усаженныешипами доски, чудовищные пилы с огромными кривыми зубьями и другие чудовищныеприспособления, о назначении которых Старыгин предпочел не думать.

И вдруг где-то позади этой комнаты пыток раздался скрипявственный скрип закрываемой двери.

Несмотря на холодную сырость подвала, лоб Старыгинамгновенно покрылся испариной. Он резко развернулся и устремился прочь из этогострашного места. Теперь он забыл, как совсем недавно гнался по этим темнымкоридорам за таинственным человеком, чей силуэт увидел на месте преступления.Он хотел бежать отсюда прочь, и мечтал только об одном выбраться отсюда, изэтого ужасного подземелья, и снова увидеть человеческие лица и солнечный свет…

Он бежал, не разбирая дороги, бежал куда глаза глядят, и наэтот раз интуиция сослужила ему хорошую службу.

Прошло всего несколько минут, и он увидел перед собойподнимающиеся вверх ступени.

Это была не та лестница, по которой он незадолго до тогоспустился в подземелье, но ему было все равно — лишь бы выбраться отсюда, лишьбы подняться к свету, к людям…

Еще немного — и он толкнул тяжелую дубовую дверь.

Она с ревматическим скрипом распахнулась и Старыгин чуть не ослепот хлынувшего в глаза солнца.

Он был неподалеку от набережной Влтавы, на мощенной серымтесаным камнем площади, и в нескольких шагах от него стоял молодой полицейский.

Полицейский повернулся на скрип открывшейся двери, и еголицо удивленно вытянулось.

— Эй, пан! — проговорил он и шагнул кСтарыгину. — Эй, пан! Одну минутку…

Старыгин, который минуту назад готов был облобызать любогочеловека от радости, что сумел выбраться из иезуитского подземелья, теперьневольно попятился. Он вспомнил об обстоятельствах смерти пана Войтынского, и опредыдущих смертях.., и желание общаться с полицией моментально пропало.

И в этот самый миг рядом с ним затормозила машина.

— Садитесь, Дмитрий! — раздался знакомый голос.

За рулем сидела Катаржина в темных очках и надвинутой наглаза кожаной кепке. Она распахнула дверцу, и Старыгин, не раздумывая,плюхнулся на сиденье.

Машина взревела и помчалась по залитой солнцем набережной.

Молодой полицейский проводил машину взглядом и еще разнеуверенно воскликнул:

— Эй, пан! — и недоуменно пожал плечами. Он всеголишь хотел спросить бледного как смерть туриста, выбравшегося из подваловКлементинума, не нужна ли ему помощь.

— Ваше питье! — проговорила Гертджи, подносяхозяйке чашку с травяным отваром.

— Что ты принесла? — Саския приподнялась в постелии недоверчиво принюхалась к содержимому чашки. — Какая гадость!

— Вам станет легче от него, мефрау! — Гертджилевой рукой поправила подушку. — Выпейте, это должно помочь!

— Ты хочешь меня отравить, — проговорила Саския,отпив горький отвар и сморщившись. — Я знаю — ты хочешь меня отравить изанять мое место! Мое место в доме, мое место в постели господина…

— Как вы можете говорить такое, мефрау! привычноотмахнулась Гертджи от ее слов. —Я порядочная вдова, и мне обидно слушатьтакое.., допивайте лучше свое питье!

— Я знаю — ты надевала мое ожерелье! — неунималась Саския. — Когда я спала, ты входила и примеряла его…

— Да с чего вы взяли! — Гертджи отстранилась отхозяйки. — И почем вы знаете, коли вы спали?

— Знаю, и все! — отрезала Саския. — Дождисьхотя бы, когда я помру! Тогда можешь делать, что тебе заблагорассудится.., но итогда! Имей в виду — я буду следить за тобой с того света!

— И не грех вам говорить такое, мефрау! —Гертджиперекрестилась. — Как только у вас язык повернулся!

— В своем доме я вольна говорить все что хочу! —Саския закашлялась, поднесла к губам кружевной платочек.

Гертджи поднялась, забрала чашку с остатками питья инаправилась к двери.

Саския откашлялась, вытерла губы и проговорила ей вслед:

— Запомни мои слова! И вот еще что — принеси мнеразбавленного подогретого вина, а то от этого отвара у меня отвратительныйпривкус во рту!

Закрыв за собой дверь, Гертджи прошипела:

— Свинья! Чахоточная свинья! А я-то еще сомневалась,стоит ли воспользоваться эликсиром старой Кэтлин! Я-то жалела ее, стараласьвсячески ей угождать! Нет, эта больная свинья не понимает хорошего отношения!Не понимает и не заслуживает!

Она прошла на кухню, подогрела в ковше немного воды,добавила в нее терпкого красного вина, того, что прислал хозяину минхейрДо-мер, отец ученика, затем оглянулась на дверь.

Убедившись, что поблизости кроме нее никого нет, досталаиз-за выреза платья маленький стеклянный пузырек, вытащила плотно притертуюпробку.