— Пусть пан не сомневается — меня так заинтересовалоэто изображение, что я сам очень хочу посетить Клементинум!

Катаржина, которая молча наблюдала за разговором, сказала,что не сможет присоединиться к мужчинам, поскольку у нее имеется неотложноедело, и договорилась встретиться с Дмитрием Алексеевичем ближе к вечеру внебольшом ресторанчике «У золотого карпа» на Малой Стране, неподалеку от егоотеля.

Через четверть часа Старыгин со своим новым знакомым подошлик пышному барочному фасаду бывшей иезуитской коллегии.

— Чтобы выстроить эту коллегию, в шестнадцатом столетииснесли целый район, застроенный жилыми зданиями, костелами и садами, сообщилШтольц, который добровольно взял на себя роль экскурсовода. — Вы видите наэтом фасаде великолепно выполненные бюсты римских императоров…

— Императоров! — повторил за нимСтарыгин. —Все один к одному! Мы идем по верному следу!

Они миновали пышный портал, прошли через внутренний двор,вошли в одну из дверей. Штольц поздоровался со служительницей библиотеки исказал ей, что они с русским коллегой ищут пана Войтынского.

— Пан Мирослав у себя в отделе, изучает новыепоступления. Вы знаете дорогу?

— Конечно, — Штольц кивнул и направился подлинному коридору, стены которого украшали многочисленные фрески.

Миновав несколько залов, украшенных старинными росписями изаставленных стеллажами с тысячами средневековых фолиантов, спутники подошли квысоким резным дверям. Возле этих дверей сидела за небольшим инкрустированнымстоликом скромно одетая женщина средних лет, внимательно изучавшая стариннуюгравюру.

Она чем-то неуловимо напоминала эрмитажную знакомуюСтарыгина — Татьяну из кабинета редких рукописей. Видимо, на нее тоже наложиласвой отпечаток многолетняя работа с пыльными старинными книгами.

— Пан Мирослав здесь? — осведомился Штольц, приветливопоздоровавшись.

— Да, он не выходил, — женщина подняла напосетителя большие красивые глаза и проговорила:

— Взгляните, пан Штольц, вас наверняка заинтересует этагравюра…

Фотограф склонился к столу и заахал:

— Какая редкость! Где вы такое нашли? Никогда не виделничего подобного!

Спохватившись, он повернулся к Старыгину и сказал:

— Подождите несколько минут, я сейчас освобожусь!

— Не волнуйтесь, пан Штольц! Занимайтесь своимделом! — Старыгин огляделся по сторонам, но потом не выдержал и толкнул дверьМатематического кабинета.

За этой дверью находился огромный зал, как и все прочие,украшенный пышной лепкой и потолочными росписями.

Однако в первый момент не это поразило Старыгина.

Ему показалось, что помещение, в которое он вошел, наполненобесчисленным количеством невидимых насекомых, сверчков или цикад. Во всякомслучае, со всех сторон доносился разноголосый стрекот.

Прислушавшись, Дмитрий Алексеевич понял, что это — нестрекот живых созданий, а неумолчное тиканье многочисленных механизмов, созданныхчеловеческими руками.

Зал был полон десятками старинных часов.

Часы стояли на разнообразных изящных столиках с ножками вформе звериных лап и маленьких фавнов, на резных консолях и мраморных подставках.Это были часы в футлярах из бронзы и драгоценных пород дерева, из перламутра ислоновой кости, большие и совсем миниатюрные, часы в форме башен и колесниц…

Еще здесь были десятки старинных глобусов, также выполненныхиз различных драгоценных материалов, на резных подставках и самого разногоразмера.

И почти сразу Старыгин узнал тот глобус, который былизображен на его карте. Глобус, который держал в левой руке Император.

Это был довольно небольшой глобус удивительно тонкой работы,выполненный из слоновой кости и палисандра. Моря и реки были сделаны из цветнойэмали, а города — из ценных камней.

Старыгин подошел к этому глобусу, и только тогда понял, чтоне видит того человека, ради которого пришел в Клементинум.

— Пан Мирослав! — окликнул он, еще раз оглядевзал. — Пан Мирослав Войтынский!

Ответа не последовало, и в зале по-прежнему не было слышноничего, кроме ровного, многоголосого тиканья часов.

Старыгин удивленно подумал, что хранитель легкомысленнооставил свои сокровища без присмотра, а сам, должно быть, ушел через дверь вглубине зала.

Направившись в ту сторону, Дмитрий Алексеевич обогнулогромный глобус в человеческий рост, установленный на резной палисандровойподставке.., и застыл на месте.

На узорном паркете позади глобуса, широко раскинув руки,лежал человек.

Это, несомненно, был тот, с кем Старыгин хотел встретиться —пан Мирослав Войтынский. И сейчас Старыгин убедился, что сотрудник библиотекидействительно как брат-близнец похож на голландца семнадцатого века — командираотряда амстердамских стрелков капитана Франса Баннинга Кока.

То же бесцветное лицо, та же тонкая кожа, свойственнаярыжеволосым, те же блеклые глаза, та же маленькая рыжеватая бородка.

И теперь сходство еще усилилось, поскольку, как иамстердамский капитан, давно нашедший упокоение в семейном склепе, пан МирославВойтынский был, несомненно, мертв.

Потому что глаза живых людей не смотрят перед собой с такойотрешенностью от всего земного, с таким великолепным равнодушием к окружающему.

И еще потому, что вокруг головы пана Войтынского подрагоценному паркету зала растекалось огромное пятно крови.

Старыгин попятился, в ужасе глядя на мертвого человека.

Что происходит вокруг него?

Один за другим погибают люди, так или иначе связанные споисками пропавшей картины. И погибают они едва ли не на глазах у ДмитрияАлексеевича, как будто кто-то не хочет допустить их встречи. Сначала человек,сорвавшийся ночью с крутой лестницы на Малой Стране.., это еще можно былопосчитать за несчастный случай, но за ним последовал повешенный на Чертовке..,и теперь, наконец, этот человек, двойник капитана…

Старыгин снова посмотрел на мертвого человека.

Он действительно был удивительно похож на капитана БаннингаКока. И как капитан на картине Рембрандта протянул вперед правую руку,показывая на что-то своему помощнику, молодому лейтенанту, так и его мертвыйдвойник вытянул правую руку, словно пытался до чего-то дотянуться или привлечьк чему-то внимание…

Дмитрий Алексеевич проследил за направлением его руки.

Ему пришлось пригнуться, поскольку справа от мертвеца стоялрезной столик с часами. И там, под столиком, он увидел еще одни часы,сброшенные на пол или случайно упавшие со стола. Именно на них указываламертвая рука, словно пан Войтынский в самый миг своей смерти настойчивопривлекал внимание к этим часам…