— Да.

— Он получил какую-то престижную европейскую премию залитературу. В газетах писали. Правильно?

— Да.

— А вы… собираетесь на этот прием, Андрей?

— Да.

— Какой у нас с вами веселый и содержательный разговор! —сказала Катерина Солнцева. — Прошу прощения, если поставила вас в неловкоеположение. Как себя чувствует ваша приятельница?

— Хорошо, большое спасибо.

Тут она неожиданно сказала:

— Большое пожалуйста, — и положила трубку.

Как их понять, этих женщин? Кто может их понять?

Зачем она заговорила с ним об отце? Теперь он целый деньбудет не в своей тарелке.

Можно подумать, что последние три дня он хотя бы одну минутубыл в «своей тарелке»!

Он посмотрел на разложенные на столе бумаги. Бумаг быломного. На плоском экранчике ноутбука болтался новый эскиз. В двенадцать приедетВеник.

Как заставить его сказать правду? Спросить про голубуюкраску или не спросить? Почему у ловких детективов из кино все получается легкои просто, а у него, Данилова, вовсе ничего не получается?

Он переложил бумаги. Сначала левые направо, а потом нижние —наверх.

Зачем мать пригласила на свою вечеринку Кольцовых?! Что засумасшедшее честолюбие! Так называется стремление всегда и во всем превосходитьокружающих или не так? Почему она не догадалась пригласить английскую королевуЕлизавету, к примеру? Тоже весьма достойная особа и, главное, вполне подходящаяпо статусу! Или он, Данилов, так отстал от жизни, что не знает, кто в данныймомент больше всего подходит по статусу матери и отцу? Может, как разанглийская королева?!

Хоть бы Марта позвонила. Просто так. Он сказал бы ей —привет, Мартышка. И спросил бы о чем-нибудь незначительном.

Ночью она ему приснилась.

И это был такой откровенный, такой неприличный, такойразнузданный сон, что утром Данилов долго маялся в ванной, не зная, как выйдети станет смотреть в ее утреннее сердитое и свежее лицо.

Никаких таких снов не должно сниться про «старого друга»,тем более если этот самый «друг» ждет ребенка вовсе от другого мужчины.

Эскиз на экране мигнул, ушел в небытие, а на его местезавертелись невообразимые разноцветные пружины и кольца. Кольца корчились,извивались, меняли форму и цвет, перетекали друг в друга и отчего-то напоминалиДанилову его самого.

Он посмотрел-посмотрел, а потом стукнул по клавиатуре —прогнал кольца и вернул эскиз.

Зазвонил телефон, и секретарша переключила звонок на него.Он был уверен, что звонит Марта, и внезапно сильно огорчился, когда онасказала, перед тем как он взял трубку:

— Это Корчагин.

Саша звонил из его квартиры. Папка с договорами никак ненаходилась.

— На столе в гостиной, Саша, — терпеливо сказал Данилов, —прямо на столе.

— На столе ничего нет, — заскулил плохо направляемый Саша, —я стою напротив стола.

— Ничего нет на кухонном столе. Посмотри направо. Там стоитеще один стол. Деревянный. Квадратный. На нем папка. Увидел?

— Увидел, — сказал Саша с облегчением, — сейчас приеду.

— Спасибо, — поблагодарил Данилов. Он всегда благодарил всехи за все.

Марта его за это ругала.

Нужно было работать, а он путался в своих мыслях, какворобей в зарослях бузины на участке в Кратове, где весело и вкусно пахнетшашлыком и наглая ворона боком скачет по древнему шиферу крыши.

Кто мог разгромить дом Тимофея Кольцова? Кто мог написать настене «Это только начало»? Кто мог прислать записку «Убийца должен бытьнаказан»?

И — зачем?! Данилов никак не мог понять — зачем? Он былсовершенно уверен: если он поймет, зачем это сделали, он поймет, кто этосделал.

Появившийся к двенадцати часам Веник был печально-официальносветел и облачен в офисный костюм.

— Привет, — сказал он Данилову, бросил портфель и уселся вкресло, положив ногу на ногу.

В том, как он это сделал, было что-то глубоко американское иочень-очень брокерское. Данилову стало смешно.

— Привет.

Он вынул из ящика стола две пузатые пачки дивного зеленогооттенка, так греющего людские души с тех самых пор, как «за валюту» пересталисажать, и — одна на другую — выложил их перед Веником.

— Спасибо, — солидно сказал тот, — выручил.

Таня Катко за стеклянной перегородкой встала и зачем-топошла к другому компьютеру. Веник проводил ее глазами — Таня была длинноногой,стройной, и юбка у нее открывала ровно столько, сколько можно, чтобы эротика неперешла в порнографию.

Данилову было наплевать на Танину юбку, но, проследив завзглядом Веника, он решил, что, как начальник-самодур, сегодня же попросит еевыбирать какие-нибудь менее возбуждающие наряды.

— Почему ты мне вчера наврал про одиннадцать часов? —спросил Данилов, пока Веник приходил в себя от зрелища Таниных ног. — Зачем?

— Что, — оторопело переспросил Веник и моргнул, — я тебенаврал?! Ты о чем?

— Где ты был вчера утром, Веник?

Он весь подобрался — Данилов заметил. И даже ногу с ногиснял. И сигарету из пачки так и не вынул. И палец сунул за галстук, как будтотот его душил.

Они в упор смотрели друг на друга — только стол их разделял— и молчали. И чем дольше молчали, тем красноречивее становилось это молчание.

— Зачем тебе знать, где я был вчера утром? — фальшивымголосом начал Веник. Очевидно, ему и самому было понятно, насколько голосфальшив, потому что он откашлялся, быстро отвел глаза и посмотрел снова. За этусекунду он несколько приободрился. — Я вообще не понимаю, что ты ко мнепристал, Данилов! Ты что? Моя мамочка? Или женушка?

— Я не мамочка и не женушка, просто скажи, почему ты мневчера соврал.

— Я тебе не врал!

— Никакие гости к одиннадцати не приезжали. Твой первыйгость приехал после трех. Зачем ты соврал?

— Данилов. — Веник взял себя в руки и решительно пошел внаступление: — Я же не спрашиваю у тебя, где ты был вчера утром!.. Ну, да, да,дома меня не было, ну и что?!

— Где ты был?