— Что еще за майор Мурашко? — спросила рядом изнемогшая отлюбопытства Марта. — Мы играем в милицию?

— Иван Терехин приехал к Венику в три. — Данилов щелкнулпанелью телефона, закрывая ее, и зачем-то опять открыл. — Почему он мне наврал?

— Кто?

— Веник. Он сказал мне, что у него вчера были гости. Первыйиз которых, этот самый Иван, приехал в одиннадцать утра.

— В гости приехал в одиннадцать утра? — удивилась Марта.

— Ну да. Он поссорился с женой или что-то в этом роде. Покрайней мере, мне так сказал Веник.

— Ничего я не понимаю, — заключила Марта сердито.

— Я спросил у своей секретарши, кому она в пятницу говорила,что я собираюсь на дачу Кольцова. Она говорила Лиде, Венику и Знаменской, этомоя клиентка. Я решил, что нужно проверить, где он был вчера утром.

— Только он? — перебила Марта. — А дамы?

— Дамы ни при чем, — твердо сказал Данилов, — а Веник сказалмне, что все утро спал дома и что в одиннадцать приехал этот самый Ваня Терехини привез ему пива. Ваня мне только что сказал, что он к Венику приехал послетрех.

— Он не тебе сказал, а майору Мурашко, — поправила Марта.

— Ну да, — согласился Данилов. — Зачем Веник врал про этогоВаню? Если он ничего не знает про разгром на даче, врать ему незачем. Какаяразница, во сколько к нему приехал приятель? Почему он сказал про одиннадцать?

— Если в одиннадцать он был дома с приятелем, значит, вдесять он никак не мог быть на Рижском шоссе, — задумчиво сказала Марта.

— Вот именно. Почему он сразу сказал про одиннадцать? Почемуон не сказал, что гости к нему приехали, скажем, в два?

— Выходит, он знал, что должен как-то подтвердить, что водиннадцать был дома, — выпалила Марта, — а это значит, что про разгром на дачеон все знает.

— Ничего это не значит, — возразил Данилов не слишкомуверенно, — это значит, что он зачем-то мне соврал. И я не понимаю, зачем.

— А где ты взял телефон этого самого Вани?

— В портфеле у Веника. В записной книжке.

— Нет, Данилов, — решительно сказала Марта, — я ошиблась. Тыне Глеб Жеглов. Ты — Эркюль Пуаро. Твоя тонкость и даже некоторое коварство введении расследования меня восхищают. Можно я буду доктор Ватсон?

— Нет, — сказал Данилов, — нельзя. У Пуаро был никакой недоктор Ватсон, а капитан Гастингс.

Они помолчали. Марта смотрела на дорогу.

— Ты не знаешь, охранник жив?

— Не знаю. Я завтра, наверное, съезжу в больницу. Если онбудет еще жив.

— Данилов, — быстро произнесла Марта, — уж в этом ты точноне виноват!

— В чем?

— В том, что охранник… что его ранили.

— Как раз в этом я и виноват. Его ранили из-за меня. Ты что,не понимаешь? Тот человек пришел, чтобы наказать меня, но ему мешал охранник, ион его покалечил. Если не убил.

— Дернул меня черт связаться с душевнобольным! — злобновыговорила Марта. — Ты надоел мне, Данилов. Хуже горькой редьки надоел. Ну,если ты во всем виноват, пойди и повесься.

— Остаются еще мои сотрудники, — продолжал Данилов, какбудто ничего такого она и не говорила, — Саша Корчагин, Таня Катко и Ира. Онитоже знали, что я с утра в субботу собираюсь на Рижское шоссе.

— Кто-нибудь из них ненавидит тебя лютой ненавистью?

— Не знаю. Как будто нет. Впрочем, я плохо умею замечатьтакие вещи.

— Это точно.

— На полу в доме я нашел растоптанный в пыль кусок янтаря.Откуда он там взялся? Кто его растоптал? Преступник или охранник? В доме ничегоянтарного нет и не было, значит, янтарь кто-то принес или он выпал из кармана,У кого?

— Как же ты его нашел? Там было сплошное стекло.

— Нашел. Только теперь я голову сломал, имеет это отношениек делу или нет? И еще кассета.

— Какая кассета?

— Камера наблюдения, помнишь?

— Что?

— Там все кассеты «BASF», а одна, та, на которой мы с тобой,«Sony». У Тарасова в машине валялась какая-то кассета. Прямо на полу. Онсказал, что это видеозапись его выступления.

— А что, Тарасов тоже звонил в пятницу твоей секретарше испрашивал у нее, как ты намерен провести субботу?

— Нет. Не звонил. Он в пятницу прилетел с гастролей. Нокассета у него валялась.

— «BASF»?

— Я не посмотрел, — сказал Данилов виновато, — плохо у меняполучается быть детективом.

— Ничего, сойдет. — Марта притормозила на светофоре иотправила в рот какую-то мятную гадость. Она постоянно «освежала дыхание», вполном соответствии с рекламой. — Сама по себе кассета на полу ни о чем неговорит. У меня в бардачке тоже кассета ездит. Мне Инка дала какой-тоновогодний фильм. Ну и что? Тем более твой Матрасов только в пятницу вернулся сгастролей.

— Не Матрасов, а Тарасов, — поправил Данилов.

— Ну, Тарасов. Или он сразу с самолета кинулся громить дачуКольцова?

— Он даже не знал, что я туда собираюсь. Ему нужно было сомной встретиться, потому что моя мать просила его уговорить меня выступить наприеме и сказать несколько теплых слов моему отцу.

— Что? — переспросила Марта с изумлением. — Кто долженвыступить?!

Данилов промолчал, и Марта замолчала тоже.

— Ты… очень расстроился, — спросила она, помолчав немного, —или ничего?

— Ничего, — сказал Данилов, — дело не в этом. Дело в том,что Олег про дачу ничего знать не мог, он вообще к моей работе никакогоотношения не имеет, но все равно я… струсил, когда увидел эту кассету.

Марта посмотрела на него.

Дело было как раз «в этом». Зря она подозревала Данилова втом, что ему была нужна ее машина, а не она сама. Ошиблась. На этот разДанилову была нужна она сама.

Она толком не понимала его отношений с родителями, но знала,что даже после телефонных разговоров с ними — вернее, с матерью, потому чтоотец никогда с сыном не разговаривал и никогда ему не звонил, — Даниловстановился почти больным.

Его нужно было утешать, но делать это осторожно, потому чтоот слишком прямолинейных утешений он мрачнел еще больше, уходил в себя, на вопросыотвечал «да» или «нет» и в конце концов замолкал надолго. Марта томилась.Приставала.