Тут шеф неожиданно улыбнулся.

Танина бабушка говорила, что хорошего человека улыбка должнанепременно красить. Шефа улыбка нисколько не красила. Лицо становилосьбезжизненным, как будто стянутым в нелепую маску.

— Это я к тому, — пояснил он задумчиво, — что в следующуюсубботу нам скорее всего придется работать. Иначе мы не то что к Новому году, кПервому мая проект не сдадим. Согласны?

Выходит, он вовсе не собирался приглашать ее на свидание?! Ипро субботу спрашивал просто затем, чтобы объявить, что отныне у нихшестидневная рабочая неделя?! Таня немедленно почувствовала себя оскорбленной.

— Я не знаю, — начала она и потрогала щеки. Щеки былигорячими, а пальцы холодными, и она быстро опустила руки. — Смогу ли я…

— Я не спрашиваю вас, сможете вы или нет, — перебил ее шефледяным тоном, — я просто ставлю вас в известность. В следующую субботу мыработаем. С утра.

— Понятно.

— Пожалуйста, вечером покажите мне расчеты. Бог с ними, слестницами, пусть будут только фронтоны. Сделаете?

— Да.

— Хорошо. Спасибо.

Он снова уткнулся в компьютер с таким видом, что Таня поняла— аудиенция окончена. Она встала, и он неожиданно поднял голову. Опятьсверкнули очки.

— Таня, я прошу не носить на работу одежду, которая можетвызвать инфаркт у наших клиентов. Мне все равно, — и тут он пожал плечами подбезупречной черной водолазкой, — а люди пугаются. Договорились?

Таня выскочила за дверь так стремительно, что Данилов дажеудивился, как она не стукнулась в нее лбом.

Значит, Егорьевское шоссе и горка с подъемником. С девятичасов утра.

Вряд ли она обманывает его. Лиду, Знаменскую и Таню он внесв свой список просто для порядка, потому что именно так делали опытные сыщики вдетективах. Подозреваются все, исключений нет. Значит, остались еще Лида иЗнаменская.

Последняя позвонила ему сама — как обычно. За субботу ивоскресенье она обогатилась очередными идеями о перестройке своего дома игорела желанием немедленно выложить их Данилову.

— Андрюшик, — начала она дивным прокуренным контральто, —это я. Баба-Яга — Знаменская. Соскучились?

— Конечно, Ариадна Филипповна, очень. Я звонил вам впятницу, чтобы поздравить, но…

— Андрюшик, замолчите. Я не юное создание тридцати шести летот роду! Я стара, слаба и дьявольски умна. Вам что-нибудь об этом известно?

Данилов засмеялся. Академик Знаменская была второй женщинойпосле Марты, с которой он действительно мог разговаривать, не опасаясь ничегона свете.

— Так вот. Вы не пожелали проводить меня на банкет, и я весьвечер принуждена была выслушивать идиотские комплименты от разного рода козлов,которые с большим удовольствием перегрызли бы мне горло еще сорок лет назад.

— А орден? Получили?

— Ну конечно, получила! Или вы думаете, что они в последниймомент передумали?

— Он красивый?

— Кто — он, — осведомилась Знаменская, подумав, — орден илипрезидент?

— Почему президент? — удивился Данилов.

— А как вы думаете, кто вручал мне мой орден?

— Не знаю, — признался Данилов.

— Они оба были исключительно элегантны. И президент, иорден, я имею в виду. Но один из них ночевал сегодня со мной! — И она отчетливопроизнесла в трубку «хе-хе-хе» — засмеялась. — Банкет был ужасающий.Подготовкой занималась моя невестка, жена старшего сына. Господи боже мой!Нельзя шесть часов кряду есть. Но мы ели. Зря вы не пришли, Андрюшик. Столькоеды пропало! Мне удалось уволочь домой ананас. Все решили, что старуха совсемрехнулась, но я его все-таки сперла. В конце концов, это моя еда, и я могу делатьс ней все, что хочу! А дома у меня шаром покати, кроме докторской колбасы ифранцузского шампанского, ничего нет. Шампанское мне прислала подруга из Канн.Можно умереть со смеху, но в Каннах у меня подруга! Она, конечно, совсем вмаразме, потому что давно ничем не занимается, кроме ухода за своей персоной,но меня любит. А вы любите меня, Андрюшик?

— Очень, — подтвердил Данилов с удовольствием.

— Ну конечно, — согласилась Знаменская ехидно. — Так что ввыходные я ела колбасу с ананасом и запивала шампанским. Кстати, я вам звонилаутром. Думала, может, мне удастся завлечь вас хоть на колбасу, но вас не былодома. Работали?

— Работал.

— Ну и зря. По субботам следует встречаться с девушками.

— Я встречался, — зачем-то признался Данилов, впервые вжизни подумав о Марте как о «девушке», — я все делал сразу — и встречался, иработал.

— Я! — объявила Знаменская. — Я всю жизнь все делала сразу —встречалась, работала, рожала, проверяла уроки, защищала диссертации, вытираланосы, мыла полы, ругалась с начальством, строила козни! И что из этого вышло?

— Что?

— Теперь все только и думают, как избавиться от полоумнойстарухи, то есть от меня. Вы первый, Андрюшик.

— Бросьте вы, Ариадна Филипповна, — сказал Данилов весело, —вы — национальная гордость и достопримечательность. Я, например, горжусьзнакомством с вами, как пионер красным галстуком.

— Не врите, нехорошо.

— Прибедняться тоже нехорошо, — сообщил Данилов, — а выпочему-то сегодня прибедняетесь.

— У меня такая полоса! — объявила Знаменская. — Мало того,что я академик, доктор, лауреат, я теперь еще орденоносец. Ну? Дальше куда?Помирать?

— Пока подождите.

— Пока подожду, пожалуй. Знаете, утром после банкета, толькоя пристроилась к колбасе, как позвонил ученик, Вася Бестужев, из Кардиоцентра.У него на столе сложный случай, и какой красивый! Хотите, говорит, АриаднаФилипповна, поучаствовать? Хочу, говорю. Он, бедный, небось надеялся, что бабкаоткажется, а бабка — тут как тут. Шесть часов мы на двоих с Васейкроили-раскраивали, шили-вышивали! В девять начали, в пять закончили.Размылись, сели, покурили, я и думаю: вот черт побери все на свете! Тебе,старой дуре, вчера орден дали. Зачем? Чтобы ты сегодня опять оперироватьпобежала? Да, так зачем я звоню? Давно живу. Память подводить стала. Ах да,вспомнила — я сомневаюсь, что камин нужно делать именно с медным колпаком. — Наэтом месте Данилов чуть не уронил телефонную трубку, неплотно прижатую плечом.— Вот у меня журнал, — в трубке зашелестело, — называется… называется «Лестницыи камины», ишь ты!.. Вы читаете такие журналы, Андрюшик?