Приближалась ночь, мы снова понадобились Дорвалю, которыйпредвкушал новый сладострастный спектакль, и предстоящее предприятие требовалополного сосредоточения.

— Бросьте этих германцев в карету, — приказалДорваль одному из своих наймитов, человеку, знавшему, что делать в такихслучаях, — и увезите подальше отсюда. Они не проснутся, так что разденьтеих и положите голыми где-нибудь на улице. Пусть Бог сам позаботится о своихнеразумных чадах.

— Господин! — вскричала я. — К чему такаяизощренная жестокость?

— Ты так считаешь? Но это не совсем так. Ониудовлетворили мои желания, другого я от них и не требовал, так что теперьприкажешь мне с ними делать? Поэтому отдадим их на волю провидения, в концеконцов, все в его власти. Если Природа заинтересована в этой парочке, будьтеуверены — они не погибнут, а если нет… — и Дорваль, улыбаясь, развел руками.

— Но ведь это вы обрекаете их на гибель.

— Я? Я только действую заодно с Природой: я довожу делодо определенной черты, где останавливаюсь, а дальше ее всемогущая рука делаетостальное. Им еще повезло, что с ними не поступили хуже, хотя, впрочем, можетбыть, следовало…

Приказ Дорваля был выполнен незамедлительно: спящих глубокимсном бедняг-немцев отнесли в карету и увезли. Как мы узнали позже, с нимислучилось следующее: их сбросили в глухой аллее возле бульвара, а на следующееутро в полиции, когда стало ясно, что ни один не может толком объяснитьпроисшедшее, их отпустили.

Когда немцев увезли, Дорваль дал нам ровно четвертую частьтого, что было у них взято, затем вышел из комнаты. Фатима предупредила меня,что нас ожидает еще один неприятный и довольно опасный эпизод, она не знала вточности, в чем он будет заключаться, но была уверена, что ничего страшного снами не случится. Едва она успела шепотом сообщить мне это, как на порогепоявилась женщина и приказала нам следовать за ней; мы повиновались, и,поднявшись по нескольким лестницам и пройдя по длинным коридорам в самойверхней части дома, она втолкнула нас в темную комнату, где до прихода Дорвалямы ничего не видели вокруг себя.

Вскоре пришел Дорваль. Его сопровождали два огромных усатыхтипа очень мрачного вида, они держали в руках свечи, которые вырывали изтемноты необычную обстановку комнаты. В тот момент, когда за ними на засовзакрылась дверь, мой взгляд упал на сооружение, похожее на эшафот, в дальнемуглу комнаты. На нем стояли две виселицы, под ними лежало оборудование,необходимое для повешения.

Дорваль заговорил грубым голосом:

— Итак, негодницы, сейчас вы будете наказаны за своипреступления. Это произойдет здесь. — Он уселся в большое кресло и велелсвоим прислужникам снять с нас все до последней тряпки. — Да, да, и чулкии туфли тоже. Все.

Снятую одежду бросили в кучу к его ногам. Он переворошил ееи взял все деньги, какие нашел в наших карманах, потом, скатав одежду всверток, выбросил ее в окно.

Лицо его было бесстрастным, голос флегматичным. Как будтопро себя, но не спуская с нас глаз, он проворчал:

— Это тряпье больше им не понадобится. Приготовьте дляних по савану, а гробы у меня уже есть.

Откуда-то из-за эшафота один из помощников Дорвалядействительно вытащил два гроба и поставил их рядышком.

— Дело в том, — начал Дорваль, — что сегодняв этом самом месте, а именно — в моем доме, вы двое самым наглым образом укралиу двух добропорядочных людей драгоценности и золото, это достоверный факт, итем не менее, я вас спрашиваю: «Вы признаете себя виновными в этомпреступлении?»

— Мы виновны, мой господин, — покорно отвечалаФатима. Я не смогла вымолвить ни слова. Его речь была так ужасна и неожиданна,что я начала думать, что теряю рассудок.

— Раз вы признались в своем преступлении, —заключил Дорваль, — дальнейшие формальности ни к чему, однако я долженполучить полное признание. Итак, Жюльетта, — продолжал предатель,обращаясь ко мне, — ты признаешь свою вину в их смерти, признаешь, что нынченочью бесчеловечно, без одежды, выбросила их на улицу?

— Господин! — едва не задохнулась я от возмущенияи обиды. — Вы же сами…

Потом, опомнившись, сказала:

— Да. Мы обе виновны в этом преступлении.

— Отлично. Осталось огласить приговор. Вы выслушаетеего, стоя на коленях. На колени! А теперь подойдите ближе.

Мы опустились на колени и приблизились к нему. Только теперья заметила, какой эффект производила на распутника эта жуткая сцена. Чтобы датьсвободу тому отростку, который, разбухая и увеличиваясь, уже не вмещался в тесномпространстве, он расстегнул штаны; вы видели, как выпрямляется согнутый иприжатый к земле молодой побег, когда с него снимают тяжесть? Вот так жестремительно и упруго его член взметнулся вверх и, дрогнув, застыл в этомположении.

Дорваль принялся ритмично растирать его и приговаривать:

— Вас повесят, вы обе умрете по-настоящему, обе умрете!Две шлюхи, Роза Фатима и Клодин Жюльетта, приговариваются к смерти за то, чтосамым вероломным, самым бессовестным образом обокрали, ограбили, а затемвыбросили на улицу, с явным намерением убить, двоих несчастных, которые былигостями в доме господина Дорваля; справедливость требует, чтобы приговор былприведен в исполнение немедленно.

Мы поднялись и по сигналу одного из клевретов — сначала я,затем Фатима — подошли к нему. Он был в неописуемом экстазе. Мы стали ласкатьего орган, а в это время Дорваль хрипло ругался и возбуждался все сильнее: егоруки беспорядочно бегали по нашим обнаженным телам, изо рта вперемежку сослюной вылетали бессвязные богохульства и угрозы.

— О, как я жесток, — бормотал он, — чтопредаю такую сладкую плоть навозным червям. Но отсрочки быть не может, приговорпроизнесен и будет исполнен сейчас же; эти шелковистые бутоны у вас между ног,такие зовущие сегодня, завтра будут прибежищем червей… Ах, черт меня побери совсеми потрохами, какое это блаженство…

Потом подручные взяли Фатиму в свои сильные руки, а япродолжала ласкать Дорваля. Бедную девушку мгновенно связали, накинули на шеюпетлю, но все было устроено таким образом, что жертва, зависнув в воздухе накороткое мгновение, упала на пол, где был подстелен матрац. Следом за нейнаступила моя очередь; меня трясло как в лихорадке, слезы слепили мои глаза..Из того, что они проделали с Фатимой, я видела не все, но достаточно, чтобыперепугаться до смерти, остальное ускользнуло от моего взгляда, и толькоиспытав то же самое, я поняла, как мало опасности заключалось в этом необычномритуале. Когда оба головореза приблизились ко мне, преодолевая ужас, ябросилась в ноги Дорвалю. Мое сопротивление возбудило его еще сильнее, и онукусил меня в бок с таким остервенением, что следы его зубов были видны еще двамесяца. Меня потащили к виселице, и несколько секунд спустя я лежала бездвижения рядом с Фатимой. Дорваль наклонился над нами.