не имевших никаких других свидетельств, кроме зафиксированных в тексте предания. Достоверность чудес была обусловлена доверием к тем, кто об этих чудесах рассказывал[160]. Напротив, общая теория науки, получившая развитие в последние столетия, покоится на предпосылке, что высказывание должно быть структурировано так, чтобы каждый мог самостоятельно его проверить.

Здесь мне могут возразить, что моя аргументация основана на ложном понимании религии: ведь религия как раз и определяется не как знание, а именно как вера. От Тертуллиана с его Credo quia absurdum, до Кьеркегора, определявшего веру как иррациональный и экзистенциальный «прыжок», теология в основном и так занимается разграничением знания и веры, и потому мои нападки неуместны. Я охотно соглашусь с этим замечанием, но с одной оговоркой: религиозное предание и высказывания церковных авторитетов не ограничиваются нормативными положениями и метафизическими спекуляциями об отношениях Бога и человека, но включают также постулаты о возникновении Земли и правила повседневной жизни, обоснованные эмпирически (порой косвенным образом). И вот здесь вера и знание входят в конфликт, и я полагаю, что мы имеем полное право требовать, чтобы известные фактические утверждения проходили «медицинское» тестирование. Те из них, которые его не выдерживают, в определенных контекстах не должны иметь веса.

Между тем в рамках трех авраамических религий существуют, естественно, течения (к примеру, реформистский иудаизм или демифологизированные течения протестантского толка), которые удовлетворяют названному требованию, поскольку они практически не включают никаких эмпирических утверждений обозначенного выше типа. Неслучайно, что многие из этих демифологизированных течений эволюционировали в последние 150 лет, когда уже нельзя было отрицать, что современная наука и некоторые типы религиозных нарративов и предписаний стали просто несовместимы в интеллектуальном плане.

Большинство авраамических конфессий и течений, актуальных в наше время, еще не предприняли подобной демифологизации, поэтому многие из отстаиваемых ими позиций не могут пройти медицинского теста. Напрашивается естественный вопрос: а почему вообще они должны воспринимать подобного рода тест как легитимный? Ответ прост: потому что преобладающее большинство их последователей применяют медицинский тест практически во всех сферах жизни – кроме религиозной сферы. В то же время эти религии по-прежнему порождают фактические утверждения, от которых прямо зависит благополучие многих людей, но сами эти религии медицинского теста не выдерживают. Проиллюстрируем это двумя примерами. Ортодоксальный иудаизм отказывает женщинам в праве выступать на суде свидетелями – запрет, основанный в Талмуде на предполагаемом легковерии женщин[161]. В этой пресуппозиции содержится фактическое утверждение, требующее эмпирической проверки. В самом Талмуде, разумеется, нет ссылки на какое-либо исследование вопроса, искать таковое в компендиуме, составленном в первые столетия христианского летоисчисления, было бы анахронизмом. Но в эпоху позднего модерна мы вполне можем требовать от авторитетных представителей (ультра)ортодоксального иудаизма, отстаивающих практику правового ущемления женщин, эмпирически, с помощью доступных им средств обосновать свое требование исключить женщин из общественной жизни. Вряд ли кого-то удивит, что современная иудейская ультраортодоксия не проводит и даже не инициирует исследований, которые могли бы оправдать такое отношение к женщине. При этом в последние десятилетия появилась огромная научная литература по психологии гендерных различий[162], в которой, однако, нет ни одного доказательства данного талмудического тезиса[163], напротив, многие и многие авторы показывают, что женщины в среднем интеллектуально не уступают мужчинам и не опережают их в легковерии[164]. Вопрос уравнивания женщин в правах с мужчинами затрагивает образ жизни половины человечества, поэтому все утверждения на данную тему должны удовлетворять требованиям принципа ответственного суждения. Ортодоксальные иудеи требуют от своих врачей, чтобы те при лечении использовали терапевтические методы, соответствующие современному состоянию науки, поэтому и мы вправе потребовать от них аналогичной доказательности в разговоре о женской психологии. Эмпирические утверждения, нацеленные на доказательство неполноценности женщин и в корне противоречащие научно обоснованным результатам, становятся легитимным объектом цивилизованного презрения.

Еще один пример. Согласно традиционной позиции католической церкви, использование презервативов считается «развратом», поскольку оно препятствует достижению естественной цели полового акта, размножению. В 1980-е годы, время стремительного распространения СПИДа – главным образом из Африки, во многих регионах которой католическое влияние было определяющим, – поднялась волна противодействия католической церкви. Многие тогда надеялись, что папа Иоанн Павел II, популярность которого в мире была выше, чем у какого-либо понтифика до него, поддержит отчаянные усилия организаций вроде ВОЗ по приобщению африканских мужчин к использованию презервативов, чем будет положен конец распространению вируса иммунодефицита. Однако Иоанн Павел II, как и его преемник Бенедикт XVI, и в этой ситуации поддержали запрет презервативов. Какими же фактическими утверждениями мог быть обоснован этот запрет? Один из возможных аргументов мог состоять в том, что такой запрет вкупе с осуждением внебрачных половых связей сможет затормозить распространение эпидемии – тем, что умерит неразборчивость в сексуальных отношениях. Очень скоро стало ясно, что это предположение эмпирически не оправдалось. Между тем, в ходе своей поездки по Африке в 1993 году Иоанн Павел II заявил, что лишь супружеская верность сможет залечить «трагическую рану», нанесенную СПИДом; и в том же духе высказался Бенедикт XVI в ноябре 2010 года: раздача презервативов и обучение их использованию не только не решат проблему, но, напротив, усилят эпидемию. И лишь в случае мужской проституции использование презервативов может быть оправданно, поскольку здесь оно не служит средством контрацепции[165]. Подобное положение, имеющее столь серьезные следствия для миллионов людей на планете, обязательно должно быть подвергнуто медицинскому тесту. Однако и в этом случае мне неизвестно, чтобы церковь привлекла или сама предприняла какие-то научные исследования на предмет проверки гипотезы о том, что запрет презервативов ведет к сокращению числа внебрачных половых связей. Данные, собранные медицинскими и благотворительными организациями, свидетельствуют скорее об обратном эффекте: поощрительные меры по использованию презервативов приводят к резкому падению случаев заражения ВИЧ[166]. Другой представитель католической церкви высказал по данной теме еще более курьезное соображение: в 2003 году кардинал Альфонсо Лопес Трухильо, в то время председатель Папского совета по делам семьи, заявил, что презервативы не препятствуют заражению ВИЧ, поскольку в них имеются маленькие дырочки[167], – дикое высказывание, противоречащее здравому смыслу.

Итак, позиции Иоанна Павла II, Бенедикта XVI и кардинала Альфонсо Лопеса Трухильо не выдерживают медицинского теста, потому попадают в легитимную сферу цивилизованного презрения. Притом «презрение» здесь – еще довольно мягкое слово: высказывания подобного рода приводят к слишком большим несчастьям. Они вдвойне достойны презрения, поскольку трудно себе представить, что эти понтифики были всерьез убеждены в адекватности этих своих эмпирических высказываний. Скорее всего, они просто верили, что запрет презервативов каким-то образом соответствует Божьему слову и потому не подлежит сомнению. Но в таком случае они должны были бы открыто объявить о чисто религиозных основаниях своих утверждений, а не прикрывать их псевдонаучной аргументацией, тем удерживая от использования презервативов представителей других конфессий. Следовало бы спросить этих церковных деятелей, готовы ли они взять на себя ответственность за те последствия, которые в данном контексте возымели бы их высказывания в среде мусульман и протестантов. Если бы они – в свете медицинских фактов – согласились на это, то снова не прошли бы медицинский тест – теперь уже в буквальном значении этого термина.

Приведены только два примера, но их список можно продолжать сколь угодно долго. Здесь