сам строил похожие гипотезы. Совершенство продиктовано механической структурой живого организма. Никакие искусственные ухищрения не требуются, когда там присутствует всё само по себе способное развиться, совершенствоваться, хоть и под воздействием неких определенных обстоятельств, истоки которых неясны. Таковы поверхностные данные. Прежде никаких доказательств у него не имелось. Однако часто он оказывался свидетелем тому, что дела обстоят именно подобным образом. Не прилагая дополнительных усилий, воображая возможное, оставаясь наедине с собой. Вегнер дает рукам отдохнуть. Он смотрит вниз, на ровные дорожки, граненые фонари, безжизненные машины, пятна травы, скамейки, чарующее отсутствие прохожих, избыточно простодушной человечности. Вскоре он решает взбираться на крышу каждую ночь, чтобы не терять времени, сноровки, но, по-прежнему опасаясь постороннего внимания, регулярно меняет место пребывания. Он выдумывает прихотливый график перемещений по городским крышам, изучает, как устроен каждый отдельный выход, где должным образом изогнуты прутья, сломан или вовсе отсутствует замок, наносит доступные крыши на карту, присваивает им номера, записывает цифры в столбик, по дням, каждую неделю меняет последовательность. Вегнеру нравится быть неуловимым, спрятанным, несуществующим, несущественным для окружающих. Он прекрасно понимает, что не представляет никакого интереса для общественности, не делает ничего предосудительного, даже отчасти примечательного, разве что нарушает запрет на присутствие в определенных местах в определенное время суток. Он отдает себе отчет, что предпринимаемые им меры предосторожности причудливы, расскажи он об этом кому-то из знакомых, но, разумеется, он не станет никому ничего рассказывать. Он почти ни с кем не разговаривает, всячески избегает любого общения. Когда в квартире звонит телефон, Вегнер делает вид, что не слышит. Днем он выходит в магазин, покупает продукты, средства гигиены, сегодняшнюю газету, но вскоре теряет к новостям всякий интерес. К его удивлению, никто вокруг не замечает его трансформации, продавщица вежливо называет сумму, принимает деньги, выдает сдачу, прохожие движутся мимо, изредка здороваясь, машины и автобусы тоже проезжают, пассажиры не оборачиваются, водители не обращают на него внимания, люди на переходе, возле подъезда, дети, играющие на площадке, никто ничего не замечает. Единственное, для чего ему изредка требуется телефон, звонить по понедельникам матери, проверять, все ли с ней в порядке, исправно ли она принимает выписанные таблетки, когда мать спрашивает, все ли в порядке у него, Вегнер невольно расплывается в улыбке. Ему нравится его новый образ жизни, теперь он видит, что может происходить дальше. Он становится практически одержим такими мыслями. Теперь все естественней. Это продолжается из недели в неделю. Он следует продуманной схеме, передвигается по городу, аккуратно взбирается на крышу, через выгнутые прутья или воспользовавшись сломанным замком, если замечает прохожих, тотчас прячется, не дожидаясь, пока его заметят. Он крайне внимателен. Иногда ему кажется, что предшествовавшее не имело ни малейшего смысла. Тогда, пожалуй, было в корне иначе. Он размышляет, по каким признакам и когда он сумеет понять, что готов шагнуть чуть дальше, попробовать следующие действия. За неимением иных источников информации он ищет ответы на вопросы у себя в голове. Это похоже на медитации. Хорошенько выспавшись и еще не приступив к каждодневной рутине, Вегнер садится на кровати с закрытыми глазами и около часа сосредоточенно размышляет. Иногда во время таких сеансов ему становится не по себе, он как будто становится незащищенным, чувствуя нечто подобное, и тотчас прекращает сеанс. Иногда он пытается представить, какое кресло могло бы получиться из его скелета, претерпевшего в последнее время чудесные метаморфозы, когда пернатая структура вплелась в человеческую и наоборот. Теоретически так могла зародиться ни с чем не сравнимая гармония, наиболее обретаемый комфорт, предполагающий уют, универсальность, уединение внутри чего-то, прежде бывшего другим, но преимущественно подобным. Он представляет себе проживание предельного маха, мысленно прощупывает закономерность, как бы рисуя вымышленную шкалу, по которой постепенно продвигается, вслепую, самостоятельно, в одиночестве, туда, где никогда никто не оказывался. Точно так же во время ночных похождений он пытается сосредоточиться на маховом движении, на конкретном ощущении, нарастающем внутри него на протяжении каждого маха, на полупреодолимом стремлении сделать что-то еще. В такие моменты он наиболее уязвим, поскольку прекращает следить за наличием случайных прохожих. В такие моменты его проще всего заметить. Вегнер понимает, что утрачивает фокусировку, конкретно это состояние становится для него ключевым, когда, прежде чем предпринять какие бы то ни было шаги, ничего не делая и никуда не передвигаясь, он ощущает желаемую невесомость. Почему-то она не доставляет ему ни малейшей тревоги, а лишь позволяет, некоторым образом, прикоснуться к пустоте. Примерно так он объясняет себе дальнейшие действия, стремлением к всеобъемлющей пустоте либо чем-то приближенным к такому стремлению. Он чувствует некоторую торжественность в обретаемом ощущении и вместе с тем необходимость смирения, поэтому теперь, прежде чем отправиться на крышу, надевает серые брюки, серую рубашку, серый галстук, все предметы одежды одного оттенка. Именно такого цвета крылья у обыкновенного городского голубя, совершенной в своей примитивности живой конструкции, передвигающейся повсюду, но почти неразличимой на фоне пасмурного неба. Вегнеру нравится этот цвет. Человек, вероятнее всего, тоже стремится стать таким физиологически, посредством постепенного разложения, мимикрирует, последовательно сливается с земляным оттенком. Он знает, что чем дольше пребывает в сосредоточенном состоянии, тем выше вероятность обнаружения. Он ничего не может с собой поделать, стоит ему почувствовать на коже, в легких, между пальцами назревающую пустоту. Очередной ночью Вегнер стоит на одной из городских крыш, погруженный в маховые движения своих видоизмененных рук. Он уязвим, больше не следит за обстановкой и, кажется, ощущает чье-то присутствие неподалеку.
Кинотеатр. Зал заполнен примерно наполовину. Кадр со спины. Некоторые переговариваются, слегка наклонившись к собеседнику, на ухо. Прямоугольный белый экран, на небольшом возвышении, вроде сцены, около двух минут, резко гаснет, на сплошном черном фоне возникает цифра, белым цветом, сначала двухзначная, цифра растет, обретает знаки, трехзначная, растет, обретает знаки, четырехзначная. Зрители сосредоточенно смотрят на экран, никто никому ничего не говорит, никто не покидает зал, никто не движется. Цифра растет, периодически замедляясь, ускоряясь, замедляясь, ускоряясь. Ни единого звука. Зрители сосредоточенно смотрят на черный экран с белыми цифрами, не шевелясь, не отвлекаясь, не издавая ни единого звука.
Как бы это сказать, предощущение, нет, желание, нет, не желание, представление о насущности, что-то такое, как бы сказать, человеческое мясо и кости, да, что-то такое, вызревание, затем выгнивание, он мне, попробуй произнести такое, подумать, пренатальный опыт смерти, мы что-то уничтожили своим присутствием, зрение, возносимое, что-то такое, аквариум, муравейник, форма замкнутого пространства, два на метр, повилика, плодовитость каждого вида, конкретного вида, половозрелая особь, ей же требуется логика, приспособиться к среде, где всякие инфузории, вот спроси у них, наследственная вариативность, спроси, увеличение числа, с большей вероятностью, перемещение в трех плоскостях, что-то такое, языческое, саможертвоприношение, мясо и кости, равновеликое прозрение видов, вон там, присмотрись, кажется, тоже они, странствуя, нет, передвигаясь, может, и на четвереньках, он мне, готов, чтобы так, попробуй выговорить это, протиснуться, пробраться, где не, неудивительно, что все меньше, как бы это сказать, осталось, глаз и глазница, дело не в однокоренной, нет, изъятие, да, слышится, выворотом, потом останется незначительное, этим довольствуйся, а что, все на месте, разве не так, на подступах, изъявляя, что не вправе и не в такой, он мне, из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, верно, да, что-то такое, и проволока, толщу отворив, испить желает кожного покрова, чересчур, нет, колея, да, след, протяженный, по ней, безостановочно, голеностопный, тазобедренный, разобщение, то есть как бы конструктор, ничего не стоит, валяется, видишь, вон там, попробуй произнести, взаимозаменяемость, да, что-то такое, взаимоистребляемость, степень, отмалчиваясь, никакой разницы между полимерами и содержимым, грунт на вкус, как вода с воздухом, один из ведомых обернулся, не смотри, утварь, предметы обихода, в этом, скорее всего да, что-то такое, одушевленное, потом судорога, еще, не смотри, натуральные числа, вот этот, очередные, потом согласно.
Сказала, не знает, о чем речь. Все так говорят. Не в то время, не в том месте. Чего только не наслушаешься. Каждый пытается обдурить. Смотрит еще так, детскими глазами, чтобы пожалели. Ни на один вопрос не ответила. Долго старались. Без толку. Что было еще делать. Есть инструкции, следуем. Иначе какой порядок.
Не могу выговорить потому что произнес разложил по полочкам вот этот грохот не раскладывается в основном бежать куда бы то ни было
