– Значит, надо сразу дать понятьвозможным объектам, что у тебя особых проблем нет. Отлично одетая женщина скачественной косметикой и хорошей стрижкой имеет больше шансов.

– Мне не нужен человек, который смотритна платье. Хотелось найти такого, для кого главное – душа.

– Обязательно поищем душевного, а сейчасдавай допивай, и поехали.

Галочка положила в небольшую чашку четырекуска сахара и принялась методично размешивать. Под мерный стук ложечки я вышлаиз столовой. Пожалуй, следует потом объяснить ей, что весить в двадцать девятьлет сто кило – это слишком. Но сначала позвоню Алене Кислицыной. Она работает вИнституте имени Курчатова, если где и есть холостые мужчины, так это там.

Аленка схватила трубку после первого звонка.

– Кислицына у аппарата.

– Ну даешь, – восхитилась я, –представляешься по полной форме. Скажи, у тебя в отделе есть хорошие женихи?

– Ты чего, – захихикалаподруга, – решила на старости лет еще разок под венец сбегать, а болтала –никогда, никогда…

Я вкратце объяснила суть дела.

Алена пришла в восторг.

– Правильно мыслишь, сначала одень, потомсводи в парикмахерскую. Что у нее на голове?

Я помолчала секунду, пытаясь подыскатьдостойное выражение.

– Воронье гнездо.

– Ладно, – окончательновоодушевилась Алена, – конечно, наши мужики все убогие, но можнопопробовать. Созвонимся вечером. Кстати, помнишь, что свахе шальположена? – И она, прихихикивая, положила трубку.

В ГУМе Галя начала обалдело крутить головой посторонам, но я знала, куда идти. Не прошло и пятнадцати минут, как щебечущиепродавщицы подобрали пару платьев, несколько блузок, три юбки, два костюма иэлегантное демисезонное пальто. Стараясь, чтобы гостья не увидела чек, ясхватила ее за руку и поволокла в обувной отдел.

Там меня поджидал сюрприз – у толстой,неповоротливой гостьи оказался тридцать пятый размер и очаровательная узенькаяножка с крутым подъемом.

– Такая красота просто требуетшпильку, – заявил парнишка-консультант.

Несмотря на протесты женщины, я все жеприобрела элегантные лодочки на каблуке, туфли для сырой погоды, коротенькиесапожки и прехорошенькие домашние тапочки – уютные красивые башмачки на беломмеху.

Следующий визит нанесли в салон «Лиза».Директор, стилист и хозяин в одном лице – это хорошо известный в Москве ЛеняКотов. Надо отдать ему должное: мужик обладает великолепным вкусом, правда,непонятно, почему у самого мастера на голове не прическа, а стог сена.

Леня сердито глянул на съежившуюся Галю игрозно спросил:

– Химию делали?

– На крупные палочки, – проблеяланесчастная.

– А это однофигственно, какого размерапалочки-хреналочки, – завел Леня, – волосы все равно погибли…

Зная его жуткую манеру изъясняться в основномматом, я быстренько постаралась ввести стилиста в курс дела.

– Сделайте что-нибудь. Видите ли, мывыдаем Галю замуж, и надо, чтобы…

– Она выглядела целкой, –моментально докончил Котов.

Бедная провинциалка стала такого красногоцвета, что я испугалась. Давление у бабы небось до двухсот подскочило. Номастер, не замечая произведенного эффекта, несся дальше.

– Уж извините, но сорокалетнюю бабу делатьпод инженю-пипи просто глупо! Не ставьте мне таких условий. И вообще, Даша, выже знаете, я могу работать только по вдохновению. Если хотите завивку дурацкую,топайте в парикмахерскую.

И он глянул на нас откровенно сердито. Язаверила его, что целиком и полностью доверяю вкусу художника.

– Ну ладно, – смягчился стилист иповолок слабо сопротивляющуюся добычу в глубь помещения.

Зная, что одним часом тут не обойдется,преспокойно поехала искать так и не купленные гардины. Звонок мобильника настигв момент отчаянных колебаний: какой выбрать бархат – желтый или зеленый. Явытащила мерно пищащий аппарат и услышала голос подруги из Парижа.

– Алло, – кричала Сюзетта, –алло, слышишь меня?

– Просто чудесно, что стряслось?

Сюзетта вот уже двадцать лет замужем заБазилем Корзинкиным. Род Корзинкиных древний, его истоки теряются где-то впетровских временах. Вроде бы в те далекие годы один из крестьян крайне угодилскорому на расправу и награды Петру I. Во всяком случае, дед Базиля всегдарассказывал, как царь якобы взял потрясающе сделанную его предком корзину ипровозгласил:

– Мастер великий, быть с нынешнего дня наРуси боярам Корзинкиным.

По мне, так очень похоже на правду. Но как бытам ни было, в 1918 году дедушка Базиля, тогда молодой парень, ухитрился удратьиз большевистской России, причем не голым и босым, как многие, а вывезя зарубеж огромное количество фамильных драгоценностей. Дедуля оказалсяпредприимчивым и, великолепно понимая, что у эмигрантов на границе отнимут все,заливался слезами, отдавая красногвардейцам чемоданы.

– Все забрали, – причитал НиколайКорзинкин, прижимая к груди любимую охотничью собачку, спаниеля Фоку. Старыйпес, завернутый для тепла в байковое одеяльце, апатично сопел. Прихватив уотъезжающих все, что можно, пограничники ушли. Поезд медленно вкатился натерриторию сопредельного государства. Коля Корзинкин перевел дух и размоталпоистине драгоценного пса. На животе у собаки, в густой шерсти таилосьбесценное жемчужное ожерелье. В уши были засунуты мешочки с мелкими камнями.Самыми крупными брильянтами, изумрудами и рубинами Фоку просто накормили передграницей. Дали собачке нафаршированные драгоценностями куски мяса. Ещекое-какая мелочь была спрятана в складках одеяльца – так, чистая ерунда – околокилограмма разнообразных золотых украшений и три яйца Фаберже…

За день до отъезда хитрый Николай выбрил наморде и голове Фоки несколько участков и густо замазал их зеленкой, а в глазабедолаге закапали сахарную воду. Веки покраснели, у кобелька начался картинныйконъюнктивит.

Когда плешивого пса с текущими гнойнымиглазами увидали красноармейцы, один, брезгливо поморщившись, спросил:

– Чего это с ним?

– Да сифилис, – не раздумывая долго,сообщил Корзинкин.

Пограничник отскочил в сторону как ошпаренныйи заорал:

– Пристрелю заразу.

– Ой, милый, – принялся рыдатьхозяин, – тогда уж и меня вместе с ним. Пожалей нас, возьми что хочешь,только беднягу Фоку оставь.