– Я дочь Алексея Ивановича, – нежнымдетским голоском пропела девушка, – только сам он здесь давно не живет.

Мы вошли в просторную гостиную, обставленную всуперсовременном стиле. Снежно-белые стены, черная мебель, ковер цвета угля ипара довольно неплохих картин неизвестных мне современных художников. Я бы нехотела жить в такой комнате, но девушка чувствовала себя тут абсолютнокомфортно.

– Господин Никитин, – вздохнула дочьпогибшего, – ушел от нас с мамой к другой женщине.

– Но справочная дает ваш адрес…

Девушка улыбнулась.

– Он не оформлял развод, и охотно верю,что по документам числится здесь.

– То есть не встречаетесь с ним и не вкурсе его дел?

– Абсолютно, – заверила девушка.

– А мама?

– Она сейчас в Карловых Варах, но,насколько знаю, никаких отношений родители не поддерживают, а что случилось?

Вкратце изложив мою проблему, япоинтересовалась:

– Где же он живет?

– Жил, – совершенно спокойнопоправила дочь, – Алексей Иванович умер.

Я постаралась изобразить крайнее удивление.

– Может, сходить туда, где…

– Находится любовница? – без тенисмущения спросила девушка. – Конечно, вдруг Лола знает что-нибудь. Я же,увы, ничем не могу помочь.

Она вежливо проводила меня до машины. Вороталязгнули. Такая приятная, хорошо воспитанная девушка, а мы даже непредставились друг другу. Она не спросила мое имя, а я – ее. Надо же, живет,похоже, одна, в гигантском здании, просто как принцесса из сказки.

В окне башни показалась чья-то рука и замахалаплатком, так в средние века дамы провожали своих рыцарей. Я уселась в «Вольво».Нет, Кеша прав, у меня буйная фантазия. С чего взяла, что девчонка одинока?Скорей всего там полно народу – прислуга, родственники, друзья…

Я въехала в Москву и, устроившись в«Авто-Макдоналдс», принялась разглядывать полученную бумажку с адресом. «Лола,улица Габричевского, 18» – было написано на листке. У милой девушки оказалсясовершенно мужской почерк: четкий, твердый, без завитушек и крендельков. Лола!Интересно, как зовут даму на самом деле? Знавала я Зюку, чье имя в паспортезначилось – Татьяна, и Коку, которую родители назвали Светланой.

Но когда на пороге квартиры возникла хозяйка,стало понятно, что кличка Лола подходит ей чрезвычайно. В проеме двери стоялавысокая статная брюнетка со смуглым лицом и кровавой помадой на губах. Вогромных карих глазах не плескалось ни единой мысли. Так глядит на траву тучнаякорова.

– Чего надо? – неожиданно тонким,даже визгливым голосом спросила красавица.

Такому экземпляру по душе придетсяфранцуженка, прибывшая из самого Парижа. Изобразив на лице сладкую улыбку, ямило прощебетала:

– Ищу Базиля Корзинкина.

– Кого? – протянула женщина, ленивовзбивая пухлой рукой смоляные кудри. – Ошибочка вышла, здесь живу я.

– Конечно, конечно, – зачастилая, – Алексей Иванович Никитин работал с Базилем, а Корзинкин пропал.

– Ясно, – абсолютно отстраненноконстатировала Лола, – только Алексей умер, а я никакого, как его там,Базиля не знаю.

И она просто захлопнула перед моим носомстворку входной двери. Я секунду постояла в обалдении, разглядывая железнуюдверь, затянутую красивой красной кожей. Полный нокаут!

Ладно, поеду в издательство «Свеча», скорейвсего там знают о партнере по бизнесу.

В моем понимании издательство – большой дом,набитый компьютерами, телефонами, факсами и рукописями. Во всяком случае, когдав Париже случалось сопровождать Наташку в «Пеликан», антураж был именно такой.

«Свеча» располагалась на втором этаже низкогодома в проезде Прямикова. Только не подумайте, что данная организация занималаогромное помещение. Всего лишь две крохотные комнатушки, что называется, кошкенегде хвост протянуть. В одной восседала милая женщина с простым, улыбчивымлицом.

– Надо же, какое горе, –отреагировала служащая на мой вопрос.

И это было первое проявление человеческихчувств по отношению к погибшему Алексею Ивановичу. Что дочь, что любовницавыказали редкостное равнодушие. Впрочем, как говорят, каков поп, таков иприход.

Милая редакторша принялась помогать.

– Говорите француз, Базиль Корзинкин?

Я кивнула. Тут дверь в комнату отворилась, ивлетело невероятное существо. Высокая девица, такая вертлявая и быстрая, чтомне показалось, будто вошли две дамы, а не одна.

– Надежда Николаевна, – запричиталавошедшая, бряцая бесконечными бусами, цепочками и браслетами, – ну где жемои десять авторских экземпляров?

Редакторша без всякой радости уставилась наженщину, тяжело вздохнула и сказала:

– Жанночка, книжечки придут не раньшедекабря.

– Ах, какая жалость, – взвизгнулаЖанна, потряхивая бесконечными бисерными фенечками и кожаными шнурками,украшающими ее запястья, – ну надо же, сколько ждать. Ладно, тогда позвонюот вас, можно?

– Звоните, – радушно разрешилаНадежда Николаевна, и Жанна принялась накручивать диск допотопного аппарата.

– Знаете, – обратилась ко мнередакторша, – честно говоря, у нас не очень бойко шли дела. Но АлексейИванович постоянно добывал где-то спонсоров. Сколько я его ни уговариваланемного, так сказать, расширить круг авторов, но он ни в какую.

Приятная сотрудница могла бы так долго и необъяснять. Материальное положение редакции выдавало все: телефон времен Очаковаи покоренья Крыма, никакого компьютера, обшарпанный письменный стол, нескольковесьма ободранных стульев… Да и сама Надежда Николаевна не тянула навысокооплачиваемого редактора – дешевенький трикотажный костюмчик и беленькаяблузочка с рюшечками, явно производства трудолюбивых китайцев.

– И у нас не было никаких контактов синостранцами, – продолжала женщина, – даже не слышала такого имени.Согласитесь, оно немного нелепо звучит – Базиль Корзинкин!

Вот тут она права, подобное сочетание легкозапоминается.

Сообразив, что больше ничего не узнаю, явыбралась на улицу и вытащила из сумочки пачку «Голуаз». За спиной послышалосьпозвякивание.

– По-моему, могу помочь.

Я обернулась и увидела Жанну. Девушка радостноулыбнулась.

– Вы знаете Корзинкина? – удивиласья.