Он был жалким рабом своих желаний… он с содроганием смотрел,как «наставник» любодействовал с пятью девушками сразу, причем одна из нихоседлала его, полусидящего на подушках, и вступила в самозабвенное единоборствос его воином, в то время как остальные четыре любовницы вкушали наслаждение,которое доставлял им черноглазый, порхая по их цветкам пальцами рук и ног.Пленник смотрел — и был рабом желания оказаться сейчас на месте «наставника»!

Любовная игра была окончена, едва черноглазый заметил, чтопленник уже окончательно изнемог. В одно мгновение доведя всех красавиц доэкстатических стонов, он знаком велел им удалиться, а сам поднялся с подушек ипредстал перед пленником во всей своей вызывающей наготе. Пленник ужедогадывался, что величайшее наслаждение его мучитель испытывал в отречении отсвоих желаний, в собственном истязании, — и почти сверхъестественным усилиемзаставил себя поглядеть на него спокойно и холодно.

Этот поединок взглядов длился долгую, бесконечную минуту, апотом губы «наставника» дрогнули в усмешке.

— Неисполненные желания разрушают человека изнутри, —промолвил он. — Но успокойся: твои страдания закончены. Завтра дождь —возлюбленный земли — сможет пролиться на ее ждущее лоно!

— Чье? — пробормотал Пересохшими губами пленник, ввоспаленном мозгу которого промелькнули поочередно все пять красавиц, виденныеим нынче, от банщицы до танцовщицы: которая же из них утолит его жажду?

Мгновение «наставник» смотрел на него с откровеннымпрезрением, потом что-то глубоко страдальческое и вместе с тем зловещеепромелькнуло в черной глубине его глаз:

— Тебе предначертано стать любовником богини.

О, как пел в тот день бамбук! Лишь только повлеклось кзакату огромное раскаленное солнце, зазвенели вдруг со всех сторон турецкиеколокольчики, зазвучали веселой, быстрой мелодией, под которую ноги так иноровили пуститься в пляс. С другой стороны острова доносился протяжный вой:заунывный, грустный, словно жалоба волчицы, утратившей детенышей. Издалинеслась как бы песнь человеческого голоса, переходя в плавные звуки виолончелии заканчиваясь не то рыданием, не то глухим хохотом. А всему этому вторило с четырехсторон насмешливое эхо.

Нервы пленника были натянуты как струны и словно вибрировалив лад этой нечеловеческой музыке. Он с трудом сохранял на лице маскуспокойствия, с трудом сдерживался, чтобы не вырваться из цеплявшихся за. негорук…

Это были все те же смуглые красавицы, которых он уже видел.На сей раз все они были вполне одеты, ежели можно назвать одеждою коротенькие,выше талии, рубашечки, туго обтягивающие грудь, и намотанный вокруг бедер внесколько ярусов полупрозрачный серебристо-белый шелк. Однако, словно решиввознаградить себя за вынужденную скромность одеяний, девицы надели столькоукрашений, что все открытые участки тела были почти сплошь унизаны широкимизолотыми поясами, обручами, цепочками, бессчетным количеством браслетов и колец.Серьги спускались до самых плеч, и, словно красавицы задались цельювсенепременно похвалиться всеми своими драгоценностями, каждая из них проделапо кольцу еще и в нос! Эта несусветная причуда надолго приковала вниманиепленника, и он так озаботился вопросом, не больно ли красавицам, а главное,почему прежде не заметно было на их хорошеньких, остреньких носиках дырок дляэтих кошмарных подвесок, — что даже несколько поуспокоился.

Тем паче что девицы нынче не позволяли себе никаких плотскихвольностей, а вели себя так, словно он был идолом, которого надлежалотщательнейшим образом приготовить к празднеству и поклонению. Разумеется, всесвершалось под неусыпным надзором конвоя, разнаряженного в прах, однако неутратившего ни малой толики свирепой бдительности: пальцы так и плясали нарукоятях мечей, а глаза стерегли каждое движение пленника.

Он подчинялся, неприметно озираясь и каждое мгновение ожидаяудара клинком под ребро или чирканья по горлу. Черт их разберет этихчерномазых, что у них означает «сделаться любовником богини». Может быть, унего вырвут сердце и поднесут какой-нибудь раззолоченной идолице на серебряномблюде! Хотя… во вчерашних словах черноглазого не было и намека на убийство,скорее наоборот. Словом, пленник принял уже привычную выжидательно-разведывательнуюпозицию и не противился ни в чем.

Сначала его повлекли в бассейн и, поставив на дно мраморнойчаши, несколько раз окатили разноцветными водами, причем голова сразу жемучительно заболела и пошла кругом от удушающего аромата розового масла. Теперьон благоухал, как девка в веселом доме, готовая к встрече покупателя еепрелестей, с яростью подумал пленник — и вздохнул с облегчением, когда ему былодозволено выйти из сладкого водоема. Он стоял — мокрый, голый — и смотрел, какдевушки толкли в больших ступках желтый имбирь. Потом они размочили его в водеи принялись обмазывать пленника со всех сторон. Он дернулся было оттолкнуть их,смахнуть с себя эту гадость, однако тотчас же клинок изрядных размеров оказалсяприжат к его горлу, и пленник, скрежетнув зубами, мученически завел глаза:черт, мол, с вами, делайте что хотите!

Изжелтив нагое тело с ног до плеч, пленника снова повлекли вбассейн и опять принялись окатывать водой. На сей раз вода была прозрачная, иее аромат не вызывал тошноты. Он был скорее горьковатым, влажным, волнующим…Ноздри пленника задрожали.

Его снова вывели из бассейна, осушили мягкими шелками ипринялись одевать. Пока трое занимались облачением, две другие девицы,вооружась каждая свернутым в трубку листом лотоса, капали ему на голову воду.

Мысль о китайской пытке снова промелькнула в усталом мозгу,однако что-то подсказало пленнику, что это вполне невинный обряд: может быть,приношение водяным богам. Ладно, пусть их! Он раздраженно отер с лица ручеек ибез сопротивления позволил нарядить себя в розовые шаровары и бледно-розовыйтюрбан с бриллиантами. Среди туземцев, облаченных в белое, он чувствовал себянелепой игрушкой, конфетою в ярком фунтике, нарядной безделушкою… словом, сущейбабою Вдобавок на него напялили еще и прозрачную белую распашонку. Пленникстискивал кулаки и поджимал пальцы на ногах на случай, если начнут надеватьперстни: стража вся сверкала и переливалась множеством золотых и бриллиантовыхукрашений.

«Пусть лучше голову проломят, но серьгу в нос совать недам!» — мрачно посулил он сам себе. Однако похоже было, что любовнику богинисие по чину не полагалось, и пленник смог перевести дух.