Пленник был человеком по своему времени и положениюобразованным, ему приходилось читать о китайцах. Скажем, вот китайская пытка:человеку выбривают макушку и начинают ему на темечко ледяной водой капать. Капда кап. Кап да кап… и опять кап да кап… И через самое малое время страдалецсходит с ума. Опять же китайцы удумали: преступник лежит связанный по рукам иногам, а пытатели ему на брюхо ставят и накрепко привязывают опрокинутыйглиняный горшок. Ну, горшок и горшок: какая в том беда? А в том беда, что подгоршок сажают живую крысу. И никак ей иначе не выбраться, как прожрав себе путьсквозь человечье живое, бьющееся, орущее тело. Китайцы мастаки были на такиепридумки, да и свои, родимые, не плошали при надобности… Но пленнику иногдаказалось, что легче с крысой на животе, чем с вечно мучимым, неутоленным,страдающим, переполненным страсти орудием!

Нет, его больше никто не ласкал, но ведь не одними толькоприкосновениями можно довести мужика до исступления. Глаза человеку господомдля того дадены, чтобы видеть. Не хочешь видеть — можно зажмуриться илиотвернуться. Но когда за каждую такую попытку получаешь от стражи короткий, ноболезненный, отнимающий дыхание удар под ребра, глаза сами собой на лоб лезут.И видят такое, что оторвать их уже невозможно…

Однажды к нему привели девушку. Это была не распутница избассейна, а может быть, и она — кто их разберет, туземок? На его взгляд, онивсе были одинаковые.

У этой, как и у прочих, глаза огромные, подведенные, губыгорящие от кармина, во лбу карминовый кружочек. Смоляные гладкие волосызагибались на щеках колечками. Голова была увенчана жасмином, изящноеширокобедрое тело обернуто золотистой тканью, такой тонкой, что она почтиничего не скрывала от жадного взора. Во всяком случае, видно было, что у незнакомкиразрисованы цветами груди, а вокруг укромного местечка (тоже голенького,гладенького, как у той, первой) изображен жадно разверстый рот, который торастягивался в сладострастной ухмылке, то разевался похотливо, то сжималсяжадно — в лад с отточенными движениями танцующего тела.

Сначала пленник просто любовался ею. Игривый взор,мелодичное позвякивание множества браслетов (руки были унизаны до локтя, а ноги— чуть не до колен), движения исполнены грации и изящества… Постепенно танецускорялся. И пленник почувствовал, как напряглось его тело, ответив настрастный, откровенный призыв, который выражался в самом легком подергиваниинакрашенных губ, переборе пальцев, движении ладоней, повороте головы,притопывании босых ног с перстнями на пальчиках, даже вращении глаз. Онасжимала ноздри, она дрожала ресницами, она отступала и наступала. При одномрезком повороте танцовщица изящно выскользнула из своей одежды, обнаживсмуглое, цвета корицы, тело с такой тонкой талией, что дивно было, как она непереламывается в этих резких поворотах, полупоклонах, откидывании назад, когдакончики Накрашенных грудей вызывающе смотрели ввысь, а бедра так и ходилиходуном в чувственном вращении. Алый рот меж ее чресл исторгал пронзительныепризывные звуки: обыкновенный человек не смог бы их уловить, но пленник,возбужденный, соблазненный, лишенный власти над своим телом, измаялся, внимаяэтому чувственному зову, на который он жаждал ответить — и не мог! Когда онлихорадочно забился на постели, девушка резко остановилась, подхватила с полузолотистый шелк и Исчезла меж колонн.

Вошел черноглазый, внимательным холодным взором окинулпленника, словно опытный оружейник, оценивающий размеры и мощь меча, — иудовлетворенно кивнул.

— Бык, — произнес он. — Крепкий, могучий бык. Звезды указалина тебя… ты изведаешь блаженство!

Пленник не поверил ушам, услышав эту тираду. Должно быть, ончего-то не понял: подвело знание языка. Но переспросить было некого:черноглазый уже удалился, оставив измученного пленника в покое… до новой ночи.

Однако дни его тоже трудно было назвать спокойными! Передложем поставили ширму. Она сначала показалась пленнику невеликой, но, когда ееразвернули (трудились все десять стражей — верно, ширма была немалой тяжести!),она оказалась огромной, как ворота.

Ширма была из тонко вырезанного, будто кружево, эбеновогодерева и удивительно красиво инкрустирована медными и серебряными пластинками,а также множеством барельефов из слоновой кости.

Пленник, раз глянув, уже не мог отвести от них взор.

Такая невероятно сложная, дорогостоящая, тонкая и изысканнаяработа имела целью запечатлеть все, что только может себе вообразить самоеразнузданное сладострастие. Видно, у художника было невероятное воображение,потому что ни одна поза любовников на диковинных пластинах не повторялась.

Ширму расставили так, что она окружала ложе пленника со всехтрех сторон, и, куда бы он ни глянул, везде окружали его тела, творящие любовь.

А ночью пришел черноглазый. Он был не один: с ним было пятьнагих красавиц, и пленнику почудилось, будто у него сделалось помрачение ума:все девушки были одинаковы, все напоминали и любительницу игр в водоеме, итанцовщицу. Черноглазый тоже был обнажен — только голова прикрыта белоснежнымтюрбаном, — и пленник с невольным мужским превосходством поглядел на егостебелек. Ничего особенного. Забора не прошибет, это уж как пить дать! То-тоэтот черноглазый вчера так поглядывал на его оснастку — не иначе с завистью!

Однако очень скоро его хвастливая усмешечка пропала, а устаискривила боль. Страданий, подобных нынешним, он еще не испытывал, потому чтона его глазах чертов туземец бессчетно любострастничал: сначала с каждойженщиной отдельно, а потом со всеми враз, и не было, чудилось, изображения наширме, которое не воплотилось нынче в живые, страстные, стонущие картины. И какни помутнен был рассудок пленника, как ни был он истерзан невозможностьюоказаться на месте своего «наставника», он не мог не восхититься — илиужаснуться — сдержанностью черноглазого, который раз за разом удовлетворял всехженщин: по одной, по двое, по трое, сам оставаясь (по крайней мере внешне)совершенно спокойным — с этим его непроницаемым взором и презрительно сжатымртом, который размыкался только для поцелуев. Иногда его взгляд скользил попленнику, испытывающему муки, по сравнению с которыми все страдания Тантала —просто детский лепет, — и наступало мгновение отрезвления: в черных глазахтуземца светился откровенный вызов! «Ты, белый человек, — словно бы говорил он,— мнишь себя центром Вселенной… Все белые люди таковы! Ты явился в наши земли,заранее уверенный, что превосходишь нас изощренностью своего ума, силою своегонасмешливого, циничного нрава. Но я сильнее тебя! Я превосхожу тебя тем, чеготы просто не ведаешь… не ведал никогда и никогда не изведаешь. Я умею владетьсвоими желаниями. Я господин их, ты — их раб. Жалкий раб!»