Все ящики комода были выдвинуты, и среди кучи старыхЛешкиных штанишек и рубашек, которые я помаленьку извожу на тряпки, валялся егошерстяной носок, в который я прятала вещь. И что бы вы думали? Носок оказалсяпустой, но вещь лежала тут же, на виду, никуда не делась.

Все деньги, которые у меня на данный момент были, я носила ссобой в кошельке.

В секретере лежали паспорт и Лешкино свидетельство орождении, а также абсолютно ненужное мне теперь свидетельство о браке.

Но вот остальные вещи в секретере все были перевернуты.Откровенно говоря, лежало там у меня всякое барахло: старые фотографии, Лешкинырисунки, его поздравительные открытки, которые он сам разрисовывал мне кВосьмому марта, — и вот все это было разбросано по комнате. Нижнееотделение секретера, где хранились Лешкины книжки, тоже все было выворочено.Книжный шкаф в проходной комнате носил явственные следы погрома, как это ясразу не заметила.

Больше того, две коробки из кладовки тоже были вынуты ираскрыты, а ведь в них хранились только зимняя обувь и мои старые коньки. Покая в недоумении стояла над всем этим безобразием и пожимала плечами, раздалсязвонок в дверь.

— Милиция! — зычно крикнули с лестницы. —Открывайте! — Как будто не слышали, что я и так уже открываю.

Вошли двое: один молодой, здоровый, толстый даже, рожакрасная — кирпича просит. Второй постарше, похудее, но тоже противный. Пахло отнего кислым запахом дешевых сигарет. Этим запахом пропиталось у него все:одежда, волосы, даже лицо было какого-то табачного цвета.

— Ну, — спросил мордатый, непоздоровавшись, — что тут у тебя?

Я молча посторонилась. Они прошли в прихожую, тот, чтопостарше, протиснулся мимо трупа, присел на корточки и заглянул в лицо. Потомон поморщился, подхватил труп под мышки и постарался перевернуть.

Вот оно что! Раны на левом боку я не разглядела, но сквозьраспахнувшуюся куртку было видно, что слева рубашка вся красная от крови.Темное пятно было и на коврике в прихожей.

— Ножом тут орудовали, — спокойно сказал мент, амордатый повернулся ко мне и гаркнул:

— А ну говори, за что хахаля прирезала!

От неожиданности я вздрогнула и отшатнулась, а он вдругпопер на меня, как асфальтовый каток, выплевывая вопросы:

— С чего поругались? Куда нож выбросила? Когда всеслучилось?

Я молчала и только пятилась. Так мы прошли всю проходнуюкомнату и оказались в маленькой. Он все наступал на меня, и наконец я уперласьспиной в стену. Все, дальше отступать было некуда. Он продолжал орать, а япостаралась собраться с мыслями. Его вопли не вызвали у меня ничего, кромелютой злобы — я уже говорила, что на крик реагирую неадекватно. Ответнымикриками мне его не взять, глотка-то у него покрепче будет. Хорошо бы егочем-нибудь стукнуть, но нельзя — милиция все-таки.

А кстати…

— Вы забыли, — вклинилась я в монолог мордатого.

— Чего? — недоуменно воззрился он на меня.

— Вы забыли предъявить документы.

Вы же из милиции, — пояснила я, — вот и предъявитедокументы.

— Ах ты!.. — Мордатый выругался матом.

— Иван! — послышалось из прихожей. — Полегче…— Из чего я сделала вывод, что прокуренный является в их маленькой группестаршим.

Мордатый сунул мне под нос красную книжечку.

— Федоров Иван Андреич, — прочитала я. — Вампервопечашик не родственник?

— Вот что, Михалыч, — обратился мордатый к своемуколлеге, — мне это надоело, давай протокол составлять.

— Давай! — покладисто согласилась прихожая.

— Значит, так. После совместного распития спиртныхнапитков, — начал мордатый мерзким голосом.

— Где вы тут видите спиртные напитки? — удивиласья.

— А ты бутылки выкинула, — не растерялся мордатый.

— А запах выветрила? — ехидно спросила я.

Хоть я и не люблю детективы, но все же краем глаза потелевизору видела, что если в деле присутствует труп, то обязательно долженбыть врач. Не знаю, кто были эти два козла, но уж точно не врачи. И потом, яопределенно знаю, что они должны снять с меня официальные показания. У них тамтакая бюрократия, Тамару Васильевну после случая с украденной пенсией три разавызывали. А эти у меня даже паспорта не спросили. Стало быть, это они нарочнопугают, думают, что я сразу со страху им признаюсь, что угробила того мужика.Не на ту напали!

Тот, что постарше, поморщился, посмотрел на часы ирешительно поднялся.

— Пройдемте на кухню, — обратился он комне, — я сниму с вас официальные показания. А ты, Ваня, пока в комнатахвсе осмотри.

Пока он списывал данные с моего паспорта, я молчала.

— Одна здесь живете?

— С сыном. Он сейчас внизу, у соседки.

Прокуренный посмотрел на меня чуть помягче.

— Этот, на полу, — кто ж такой?

— А я знаю? — удивилась я. — Я же говориладежурному: прихожу с рынка, открываю дверь, а он лежит мертвый.

— И никогда его раньше не видели? — недоверчивоспросил Михалыч.

— Никогда, — твердо ответила я.

— Так, и зачем же он сюда залез? Ключи вы не теряли?

— Нет.

— А еще у кого ключи есть?

— У мужа бывшего, но он тоже не терял. — Понекоторым причинам я пока не хотела впутывать в это дело своего бывшего мужа.

— Вообще-то у вас такие замки, что пальцем открытьможно, — гнул свое прокуренный мент.

— У меня красть нечего! — отвернулась я.

— Кстати, вы проверили, ничего не пропало?

— Михалыч, — это вошел мордатый, — что ты сней возишься. Ясно же: они поругались, она сама его и убила, а теперь нам лапшуна уши вешает.

— Ну, Ваня, — терпеливо возразил Михалыч, —ну ты сам посуди, удар ножом справа вверх, типичный сильный удар, так на зонебьют. Ты на нее-то посмотри — в чем душа держится! Ну, допустим, я верю, что взлобе, в аффекте, так сказать.., но откуда она знает, как на зоне бьют?

Но мордатому Ване уж очень не хотелось расставаться со своейверсией, он жаждал поскорее добиться от меня чистосердечного признания изакрыть дело.

— И потом, куда нож делся? — рассуждалМихалыч. — Здесь, в квартире, она его спрятала? Так ищи. Или в окновыбросила, потому что на помойку она сбегать бы не успела. Вон, бабули насолнышке сидят, мимо них не пройдешь.

— Они подтвердят, что видели, когда она домой шла?

— Конечно подтвердят, — вмешалась я. — Я сними поздоровалась и сказала, сколько на рынке сахарный песок стоит.