времени. Среди прочих ценимых римлянами амулетов именно фаллосы предназначались для защиты от сглаза: со временем само слово fascinus стало означать не только дурное влияние, вызванное завистью, но и мужской детородный орган. Появилась даже особая разновидность оберегов для порогов и дверей – tintinnabulum, лучшие образцы которых сегодня можно увидеть в Археологическом музее Неаполя. Тинтиннабулы в основном представляли собой бронзовые фигурки в виде огромного крылатого члена со звериными лапами, увешанные небольшими колокольчиками. Мелодичный звон, раздававшийся при порыве ветра или движении входной двери, отгонял завистливые помыслы и сглаз. Замечу, что слайды с тинтиннабулами на каждой моей лекции неизменно вызывают множество улыбок, которые также служат мощным талисманом против любого рода горестей и неудач.

Однако не стоит думать, что использование фаллических образов характерно только для римского мира. Божества плодородия и деторождения очень часто связывались с изображением эрегированного члена; доказательством универсальности подобной символической ассоциации может служить, например, египетский бог Мин. Но именно в Древнем Риме такого рода талисманы имели невероятно широкое распространение. В Помпеях их находили в таком количестве, что исследователи, проводившие раскопки в XVIII–XIX веках, ошибочно сочли их признаком всеобщей распущенности, царившей в городе. Из этого и был сделан вывод: извержение Везувия и последующая гибель Помпей – своего рода божественное наказание порочных и развратных горожан. Только в 1825 году появилось небольшое исследование итальянского археолога Микеле Ардити «Сглаз и обереги от сглаза у древних», где впервые вдумчиво осмыслялось использование подобных амулетов.

Благодаря этому и более поздним исследованиям в 1894 году, при обнаружении дома Веттиев и росписи в вестибуле, образ Приапа был верно истолкован как оберег от сглаза. Вероятно, его фигура и огромный член выполняли двойную защитную функцию. С одной стороны, образ был призван нести плодовитость, богатство и изобилие в дом бывших рабов, и потому неудивительно, что в перистиле домуса находилась мраморная статуя бога с таким же несоразмерным фаллосом. Судя по роскоши обиталища Веттиев накануне того дня, когда его засыпало пеплом, почитание Приапа воздалось сторицей. С другой стороны, гигантский фаллос бога, расположенный прямо у входа в дом, должен был играть ту же роль, что и любой подобный амулет: при виде его, непристойного и гротескного, завистники и обладатели дурного глаза отводили взгляд – в результате злая сила ослабевала, а хозяин талисмана оказывался под защитой. Вне сомнения, Веттии уберегли себя от дурного умысла сограждан. Правда, уберечься от вулкана, две тысячи лет назад вознамерившегося – неизвестно, из зависти или по иным причинам, – уничтожить их, не удалось.

Пространство у дверей чувствительно и деликатно. Двери отмечают переход из одной области в другую, переход между некими двумя состояниями, предел, границу. Отворяющаяся дверь – начало путешествия, как и первая глава всякой книги. Римляне защищали двери с помощью амулетов, подчас весьма причудливых – вроде больших фаллосов или дионисийских божеств, и в начале этой книги я тоже разместил такой амулет. Из всех дверей, к которым мы отправимся, для первой остановки в пути я выбрал дверь дома Веттиев. Так я надеюсь снискать благосклонность Приапа и его исполинского фаллоса: пусть оба оберегают нас от любых опасностей, которые могут подстерегать на дороге.

Визит в Помпеи вышел почти идеальным. Вода подсохла, и отблески уступили место атласной патине, придававшей руинам еще более выразительный вид. Развиднелось, облака быстро летели по небу, и только вершина Везувия по-прежнему куталась в угрожающего вида серую тучу.

Я обошел почти все места, которые наметил: Виллу Мистерий с потрясающими настенными росписями[8] – пожалуй, лучшими во всем древнеримском искусстве; огромный Дом Фавна со знаменитой мозаикой – копией картины, представляющей битву Александра Македонского и Дария при Иссе; таверны и лавки, главные улицы и незаметные переулки. И все же счастье мое оказалось неполным. Завернув на улицу, где находится вход в дом Веттиев, я столкнулся с лабиринтом сигнальных лент. Миллионы евро, направленные на реставрацию и консервацию помпейских руин, начали делать свое дело: дом Веттиев одним из первых удостоился финансирования. Я пришел слишком рано – реставрацию еще не закончили. Вход в домус преграждала металлическая сетка, но хуже всего было не это: фреска с итифаллическим Приапом в вестибуле оказалась завешена чем-то вроде жалкого мусорного пакета. Пережив минуту горького разочарования, я сказал себе, что судьба таким образом шлет мне повод вернуться в Помпеи в будущем. Надеюсь, если кто-нибудь спросит, зачем мне позарез надо обратно к Везувию, интересующийся не слишком удивится моему ответу: в основном затем, чтобы взглянуть на разгоряченный фаллос древнеримского бога в дверях одного дома в Помпеях.

Священные пороги

Дольмен Менга (Антекера)

Лица в пейзаже

Гамлет

Видите вы вон то облако в форме верблюда?

Полоний

Ей-богу, вижу, и действительно,

ни дать ни взять верблюд.

Уильям Шекспир, английский драматург

Смотреть можно не только извне вовнутрь, но и изнутри вовне.

Карл Юнг, швейцарский психолог и психиатр

В шведском замке Скуклостер находится самая известная работа итальянского художника Джузеппе Арчимбольдо. «Вертумн», написанный в 1591 году для Рудольфа II, представляет собой портрет императора, на котором лицо изображено с помощью фруктов и овощей – очевидная аллегория плодородия и изобилия. Две черешенки образуют выдающуюся нижнюю губу, характерную для Габсбургов, нос – внушительная груша, брови – золотые пшеничные колосья. На лице Рудольфа II также можно видеть фиги, тыквы, грозди винограда, блестящие гранаты. На груди – лента из цветов вместо драгоценных камней. Но несмотря на буйство форм, текстур и красок, любой зритель немедленно различает в мешанине растительных элементов человеческое лицо.

Похожие ощущения вызывает огромное полотно Сальвадора Дали «Обнаженная Гала, смотрящая на море» под геодезическим куполом Театра-музея Дали в Фигерасе. Если смотреть на него с определенного расстояния, оно превращается в портрет Авраама Линкольна. Волосы музы художника одновременно являются правым глазом президента. Обе картины – культурные проявления парейдолии, психологического феномена, при котором произвольные объекты принимают в представлении смотрящего знакомые очертания, зачастую черты человеческого лица. Искать фигуры зверей в облаках или лица в пятнах сырости на стене – не просто детская забава; это некий способ программирования психики, позволяющий мозгу систематизировать миллионы визуальных импульсов, которые он получает каждую секунду. Зрение не пассивно, оно – акт творчества, и, по всей видимости, нашему сознанию приятно обнаруживать вокруг лица. Возможно, это приносит чувство облегчения от одиночества, присущего самому факту бытия.

Когда шаман завершил церемонию, начали строить. Прежде всего требовалось расположить вход относительно Лица. В отличие от прочих мест, здесь не приходилось ждать восхода солнца в определенной