играющих детей, выстрелы, крик, смех, аплодисменты, свист и брань мировой толпы, — можно было бы различить один непрерывный, ни днем, ни ночью не смолкающий, вечный голос страдания. Стонут и хрипят умирающие, визжат рождающие, дико вскрикивают убиваемые, плачут обездоленные, жалуются обиженные, вопят о помощи погибающие, и все это — крики, стоны, плач и проклятия — сливаются в одну ноту — основную ноту жизни.

 Природа не дала человеку возможности слышать все, и в этом большое счастье, ибо среди этой адской какофонии наше существование обратилось бы в сплошную пытку.

 Изо всех зол, существующих в мире, самое великое зло — жизнь, ибо она заключает в себе все остальное!..

III

 Однако, существуют люди, которые утверждают, что они любят жизнь, что жизнь есть радость и величайшее благо.

 В большинстве случаев это — люди ограниченного сознания, недалеко ушедшие от своего четверорукого предка, вечно поглощенные удовлетворением самых грубых потребностей своего организма. Для прославления жизни им совершенно достаточно материального благополучия, дающего вкусную и обильную пищу, красивую обстановку, развлечения и половое наслаждение. Если они стоят ступенькой выше, они извлекают те же наслаждения из области искусств, из общения с интересными людьми, из легкой игры ума и даже игры в науку. Но это уже предел, и они резвятся в мире, как резвилась обезьяна в тропическом лесу: чем гуще, запутаннее и непроницаемее его листва, тем больше простора для игры — и только.

 Другая группа "утверждающих жизнь" состоит из людей, охваченных какой нибудь навязчивой идеей. Это люди или религиозно настроенные, или фанатики социальной борьбы. Первые настолько подчиняют свою жизнь грезящейся им воле какого-то божества что совершенно не способны критически относиться к ней, и если не могут отрицать наличности страданий, то стараются оправдать их какой-то мистической необходимостью. Они рабы по природе. Для них жизнь мудра и прекрасна уже потому, что она послана по воле их Господина. Их счастье в том, чтобы творить волю Пославшаго. Где кончается здесь бред, вызванный причинами, лежащими в основах жизни, и где начинается простая глупость — сказать мудрено.

 Что касается людей, охваченных политической борьбой, то в духовной узости их и в их умственном убожестве не может быть сомнений. Как лошадь в шорах, они видят только в одну сторону, и не в состоянии вывести свою мысль из круга одной политической программы.

 Если бы они были в состоянии вдуматься в сущность своих идей и стремлений, они должны были бы увидеть, что жизнь, заключенная в рамки исключительно социального благоустройства, до того убога сама по себе, что не заслуживает никакого интереса. Но борьба увлекает их до такой степени, что они уже не в состоянии рассуждать. В самом характере их деятельности есть уже отрицание жизни, ибо они ставят над жизнью идею, во имя которой допускают всякое насилие над чувством, волею и жизнью того же человека, за которого они борются.

 Утверждение жизни в устах человека более высокого порядка вызывает только сомнение в его искренности, ибо, желая быть последовательным, он неизбежно вынуждается на абсурдное утверждение, что и в самом страдании есть наслаждение, в безобразии — красота, в нелепости — мудрость, в смерти — жизнь.

 Так Фино, один из немногих, имевших смелость дойти до логического конца, уверял в чарующей прелести даже трупного разложения:

 — Жизнь продолжается даже в могиле! Жизнь шумная, вечно обновляющаяся! Здесь также любят, рождаются, размножаются, живут, и могильный покой ничто иное, как обман!..

 Трудно убедить живого человека в прелести жизни, ссылаясь на веселие могильных червей, творящих тризну на трупе еще так недавно чувствовавшего мыслящего существа, обращенного в кучку зловонной слизи. И так же трудно уверить страдающего в том, что он должен наслаждаться своим страданием.

 "Если все в мире чудо, то чуда нет вовсе!"... Если все в мире радость и наслаждение, то ни радости, ни наслаждения вовсе нет. Огульное утверждение жизни есть простое признание факта и отказ от всякой критики, а в том числе, значит, и от критики благожелательной, оправдательной. Для того же, чтобы действительно оправдать жизнь, надо доказать или, что в ней нет страдания, или, что они играют ничтожную роль. Но это сделать невозможно, ибо этого не позволит очевидность, и все попытки в том направлении, повторяю, только вызывают сомнение в искренности или в здравом рассудке.

 Правда, остается лазейка, в которой логика противоестественно сочетается с мистическим бредом: можно утверждать, что жизнь прекрасна потому, что в ней все сущее необычайно мудро, а так как страдание и смерть входят в круг жизни, то они также мудры, а следовательно и так же прекрасны.

 Но это передержка, ибо мудрость и красота не синонимы. Сказать: это мудро, это естественно, это нужно, не значит сказать, это прекрасно! Если колеса паровоза, которые давят человека, и человек, который под давлением колес превращается в груду мяса и костей, иллюстрируют мудрость и непреложность законов природы, то это нисколько не мешает жертве этих законов испытывать величайшие мучения. Утешать человека тем, что, страдая, он подчиняется хотя бы и самым мудрым законам необходимости, это значит, отнять у человека всякое право сознавать себя, превратить его в ничто.

 Всякая цепь имеет два конца. Кухарка, которая жарит карася на сковородке, и карась, который "любит жариться в сметане", несомненно является двумя звеньями одной и той же цепи, но законы природы, исполняющей должность кухарки, и человек, играющий роль карася, имеют право оценивать события каждый с своей точки зрения. Отнять это право, значит, отнять право мыслить, чувствовать и жить.

 Все попытки оправдать страдание путем логических построений ничто иное, как простое словоблудие. Правда, фальшь в таком вопросе, который, казалось бы, исключает всякую возможность фальшивить, более чем странна и неожиданна, но не надо забывать, что трусость человеческая велика и она хорошо оплачивает услуги тех, кто "возвышающим обманом" скрывает от них "тьму низких истин". Поэтому нет ничего удивительного в том, что спрос рождает предложение, и многие, даже и большие умы, сознательно или бессознательно берутся за эту задачу.

 Впрочем, иногда обманывают сами себя, и тогда остается только с жалостью отнестись к их слабости.

 Совершенно единичны примеры истинно мудрых и смелых людей, которые, пройдя через горнило отрицания, приходили к оптимистическому утверждению жизни. Ни в их уме, ни в их искренности мы не имеем права сомневаться, но никогда не надо забывать завета Шопенгауэра:

 — Не придавайте значения тому, что я буду говорить умирая, ибо это будет говорить уже не Шопенгауэр, а только его труп!..

 Как общее