С минуту мы простояли на перекрестке этих двух улиц, решивнемного передохнуть и собраться с силами. Ветер был настолько сильным, что мыедва держались на ногах.

— Так что же увидел мальчик, — нарушил, наконец, молчаниеВерти.

— Говорит, что увидел лицо отца, — ответил Генри, — но всеоно было покрыто какой-то мертвенной студенистой массой серого цвета… за нейсовершенно не было видно кожи. Он сказал, что этой отвратительной массой быланасквозь пропитана вся его одежда, как будто она вросла в его тело…

— Боже милостивый! — перекрестился Берти.

— После этого он снова с головой закутался в одеяло и сталкричать на Тимми, чтобы тот поскорее выключил свет.

— Ну и погань! — воскликнул я.

— Да уж, — согласился Генри. — Приятного мало.

— Ты бы держал свой пистолет наготове, — посоветовал Берти.

— Разумеется, я его для этого и взял.

Тут мы снова двинулись дальше — вверх по Кев-стрит.

Дом, в котором жил Ричи Гринэдайн, находился почти на самойвершине холма. Это был один из тех огромных викторианских монстров, которыебыли построены разными там баронами еще на рубеже двух столетий. Многие из нихпревратились в наше время в обычные многоквартирные меблированные дома. Верти,задыхаясь от хлеставшего в его легкие через открытый рот морозного ветра,сообщил нам, что Ричи живет на верхнем, третьем этаже и показал на окна подсамым скатом крыши, нависавшим над ними подобно брови человеческого глаза. А янапомнил Ричи о том, что он не дорассказал нам о том, что же случилось смальчиком после этого.

— Вернувшись однажды из школы где-то на третьей неделеноября, он обнаружил, что Ричи было уже, оказывается, мало того, что онзакупорил все окна и задернул все шторы. Он пошел дальше — теперь он ужезанавесил все окна плотными шерстяными одеялами, крепко прибив их к рамамгвоздями. Зловоние, и без того очень сильное, стало теперь едва выносимым. Ононапоминало теперь резкий смрад от гниющих в большом количестве фруктов,начавших уже выделять ядовитые ферменты брожения.

Где-то через неделю после этого Ричи приказал мальчикуподогревать ему пиво на плите. Представляете? Маленький мальчик один на один вдоме со своим отцом, который на глазах у него превращается в… превращается внечто… трудно поддающееся описанию… Греет ему пиво и вынужден слушать потом,как это страшилище вливает его в себя с отвратительным хлюпанием и шамканьем.Представляете?

Так продолжалось вплоть до сегодняшнего дня, когда детейотпустили из школы пораньше из-за надвигающегося снежного бурана.

Мальчик сказал мне, что из школы он пошел сразу домой. Светав верхнем этаже не было вообще — не потому, что его не было видно с улицы из-заприбитых к окнам одеял, а потому, что его не было вовсе и внутри тоже. Каждыйраз, когда он приносил и нагревал отцу пиво, ему приходилось действовать наощупь. И так же на ощупь он, наконец, пробирался потом к своей комнатке ипоспешно шнырял в дверь.

В этот раз он услышал, как по комнате что-то движется иподумал, вдруг, о том, чем же занимается его отец целыми днями и неделями. Онвспомнил, что за последний месяц не видел отца нигде, кроме как в кресле, а запоследнюю неделю не видел его и вовсе, так как не было видно вообще ничего. Аведь человеку нужно когда-нибудь спать, да и просто справлять естественныепотребности организма.

Уходя сегодня из дома, Тимми оставил главную входную дверьнезапертой. Ту, что с замазанным глазком — специально для нас. Засов, держащийее изнутри, задвинут лишь немного — ровно настолько, чтобы, слегка подергав задверь, мы смогли спокойно войти вовнутрь, не привлекая ничьего внимания, —сказал Генри.

К этому моменту мы как раз уже подошли к парадному подъездудома и стояли теперь как раз перед той дверью, о которой только что говорилГенри. Дом возвышался над нами как огромная черная скала и напоминал страшноеуродливое лицо. Даже не лицо, а человеческий череп. Два окна на верхнем этажевыглядели как две безжизненные черные глазницы. Совершенно черные и, казалось, бездонные.

Тем временем Генри продолжал свой рассказ, решив, видимо,непременно закончить его, прежде чем мы войдем в дом:

— Только через минуту глаза его привыкли к темноте, и он, ксвоему ужасу, смог увидеть какую-то огромную серую глыбу, отдаленно напоминающуюсвоими очертаниями человеческое тело. Это нечто ползло по полу, оставляя засобой скользкий серый след. Это почти бесформенная отвратительная кучаподползла к стене и из нее показался какой-то выступ, напоминающий человеческуюруку или что-то вроде человеческой руки. Эта рука оторвала от стены доску, закоторой было что-то вроде тайника, и вытащила оттуда кошку, — тут Генри сделалнебольшую паузу.

И я и Берти пританцовывали на месте от холода и с силойхлопали ладонями одна об другую, чтобы хоть как-то согреться, но ни один из насне испытывал особенно сильного желания войти вовнутрь.

— Это была дохлая кошка, — продолжил Генри. — Дохлаяразлагающаяся кошка. Она была совершенно окоченевшая и раздутая от гниения…Почти вся она была покрыта мелкими белыми кишащими червями…

— Хватит, Генри! — взмолился Верти. — Ради Бога, перестаньпожалуйста!

— Он вытащил ее и съел на глазах у мальчика…

От этих слов меня сразу же чуть не вырвало и мне стоилобольших усилий сдержать рвотный спазм.

— Вот тогда-то Тимми как раз и убежал, — мягко закончилГенри.

— Я думаю, что не смогу подняться туда, — послышался голосБерти.

Генри ничего не сказал на это, только пристально посмотрелна него, на меня и снова на него.

— Думая, что нам, все-таки стоит подняться, — наконец,проговорил он. — В конце концов, мы просто должны занести Ричи его пиво, закоторое он уже заплатил.

Берти замолчал, и все мы медленно поднялись по ступеням кпарадной двери и, как только мы открыли ее, в нос нам ударил сильный запахгниения.

Вы никогда не бывали, случайно, жарким летним днем наовощехранилище, где сгнила большая партия яблок? Запах, могу вас уверить, не изприятных — очень тяжелый и резкий, буквально обжигает слизистую носа. Так вотздесь было еще хуже, только здесь это был не совсем запах гниения — это былзапах разложения, который невозможно перепутать ни с чем другим — такназываемый трупный запах.

В холле первого этажа был только один источник света —слабенькая, едва горящая лампочка на стене, которая еле-еле освещала лестницу,ведущую наверх, в зловещую темноту.

Генри поставил свою тележку у стены и достал из нее коробкус пивом, а я попробовал нажать на выключатель у лестницы, чтобы включитьосвещение второго этажа, как я и думал, у меня из этого ничего не вышло.