– Чего ты тут делаешь?

Белкина выключила телевизор и с укоризнойответила:

– Да вот, за прислугой гляжу! Нашли богзнает где, ни документов, ни рекомендательных писем не имеет. Еще сопрет что-тоценное и удерет. Но ты не волнуйся! Я тут на страже.

Выслушав спич, Сережка начал издавать такиегудки, что я от страха заперлась в туалете. Белкина ушла, плача и причитая:

– Ну вот! Так всегда! Я хотела лишьпомочь.

Но теперь мы подружились, и Оля обожаетжаловаться мне на тяжелую жизнь. Белкина странный человек, она похожа наребенка. Сначала при виде незнакомой личности Леля настораживается имоментально обвиняет бедного человека во всех грехах. Потом, успокоившись,разбирается в ситуации и начинает дружить с тем, кого еще вчера готова быласжить со свету.

Единственные, кто не вызывает при первойвстрече у нее агрессии, – это животные. Леля страстно любит собак, кошек,черепах, змей, куриц… Она не способна прихлопнуть таракана и являетсявоинствующей адепткой партии «Зеленых». Белкина не ест мяса, не носит шубы ипредпочитает обувь из искусственной кожи. Я тоже никогда не посмею обидетьживотных, но способна спокойно лакомиться жареной курочкой. Наверное, во мненет столь всеохватывающей любви ко всему живому. Нет, поймите меня правильно,если данная цыпа росла у нас во дворе и клевала с руки зернышки, мне слабосварить из несушки суп. Но, так сказать, обезличенную особь, обитавшую наптицефабрике, я преспокойно засуну в кастрюлю. Наверное, это плохо, следуетбыть добрее, но ведь и кушать очень хочется.

Взлетев на наш этаж, я обнаружила зареваннуюЛелю, прижимавшую к груди банку с черепашками.

– Моя жизнь закончилась, –торжественно возвестила она, – все!

Я покосилась на ее выступающий под тонкимплащом живот, открыла дверь и велела:

– Мой руки и иди на кухню!

Белкина пошлепала по коридору. Я ощутила уколжалости. Леля маленького роста, она даже ниже меня, а веса у Ольги до недавнеговремени не имелось совсем. Это сейчас, в связи с беременностью, она сталапохожа на шарик, но только сбоку. Сзади Белкина глядится, как всегда, крохотнойи тощей. А еще мои домашние тапки ей велики, и Леля шаркает своими маленькимилапками, а подметки бьют ее по пяткам.

Между нами говоря, особых причин для горя уОльги никогда не было. В отличие от Катюши, которой с самых ранних лет пришлосьвпрягаться в работу, чтобы прокормить себя и Сережку, Олечка вполнеблагополучно жила за спиной у родителей, которые делали все для дорогогодитятка. Мама Оли любила повторять фразу:

– Я абсолютно объективно, поверьте, умеюоценивать окружающих людей, но лучше Олечки никого нет.

Поэтому Белкиной не пришлось особо мучиться,думая о хлебе насущном. Мама и папа успели перед смертью настелить толстый слойсоломы на ухабистую дорогу жизни, и Леля теперь может спокойно изредка падать.

Пока Анна Семеновна была жива, у Лели неимелось никаких проблем. Дома всегда ее ждала вкусная еда, в шкафу виселакрасивая одежда, а если Олечка задерживалась, мамочка заботливо стелила ейпостель. Все материальные заботы взял на себя папа, тихий, совершенно затюканныйактивными супругой и дочерью, Григорий Павлович. Профессор, доктор наук,довольно известный ученый, он часто ездил на всякие конференции и симпозиумы,издавал книги, писал статьи, в общем, крутился как мог. Одно время даже,наплевав на свой статус, занимался репетиторством. В общем, ни Анна Семеновна,ни Леля не голодали и не одевались в секонд-хенде, а на пальчиках у нихсверкали дорогие кольца.

Но потом судьба сделала резкий крен. Леля водин год стала круглой сиротой. Анна Семеновна скончалась от сердечногоприступа, а Григорий Павлович попал под машину.

Я очень хорошо помню, как узнала о его смерти.Леля вошла в нашу квартиру, рухнула на стул и закричала в голос:

– Папа умер!

Мы бросились к бедняжке и попытались ееутешить. Через пару часов, когда Леля выплакала все слезы, Катя осторожносказала:

– Лелечка, ты не волнуйся. Сейчас мызаймемся похоронами.

– Его увезли, – прошептала Оля.

– Кто?

– Куда?

– Зачем? – посыпались из нассовершенно естественные вопросы.

– Папин двоюродный брат, – сновазаплакала Леля, – мои родители ведь из Лапина, такого маленького городка,они в Москву учиться приехали и остались. В Лапине на кладбище у Белкиных склепимеется, вот там папочку и упокоят. Он завещание оставил, а в нем четконаписано: «Хочу после смерти лежать рядом с родителями».

– Но Анна Семеновна-то наВаганькове, – некстати ляпнула я.

Оля шмыгнула носом.

– Да, только папа хотел к своим, апоследнюю волю нарушать нельзя. Вообще-то они с мамой давно в разводе были.

– Не может быть! – изумиласьКатя. – Ты никогда не говорила нам об их разрыве.

Леля опустила голову.

– А чего трепать? Бумаг не оформляли,официально супругами считались, но фактически давно в разных комнатах жили.

Через три месяца после смерти отца Оля выскочилазамуж за преданного поклонника Гену. Мне было непонятно, отчего Ольга раньше несвязала себя с ним узами брака. Гена невероятно походил на Григория Павловича,такой же тихий, неконфликтный, слегка близорукий ученый, любимый аспирантБелкина, его воспитанник и протеже.

Учитывая недавнюю смерть родителей невесты,шумного застолья устраивать не стали, просто сходили в загс, а потом оченьограниченным кругом заглянули в кафе.

Жить бы Оле да радоваться, каждый деньповторяя: «Милый боженька, спасибо за заботу! Сначала ты дал мне замечательныхродителей, а потом отличного мужа», – но Белкина никогда не бываетдовольна, ничем. Имея заботливых маму с папой, она прибегала к нам, давнопохоронившим своих родителей, швыряла в прихожей на пол шубку, кидалась в гостинойна диван и начинала жаловаться. Основной темой ее нытья было то, что предки недают дочери никакой свободы, лишают Ольгу права на личную жизнь, не разрешаютдаже самой выбирать одежду.

– Хорошо вам, – стонала Ольга,оглядывая нашу, давно требующую ремонта квартиру, – живете в своеудовольствие, а я томлюсь в золотой клетке.

Как-то раз я, устав слушать весьма надоевшуюпесню, сказала:

– Если все так плохо, уходи от родителей.

– Это как? – распахнула глаза Оля.

– Очень просто, – улыбнуласья, – сними комнату и живи одна.