Действительно, въезжали в воксал. Хотя Рогожин и говорил,что он уехал тихонько, но его уже поджидали несколько человек. Они кричали имахали ему шапками.

— Ишь, и Залёжев тут! — пробормотал Рогожин, смотря на них сторжествующею и даже как бы злобною улыбкой, и вдруг оборотился к князю: —Князь, не известно мне, за что я тебя полюбил. Может, оттого, что в эдакуюминуту встретил, да вот ведь и его встретил (он указал на Лебедева), а ведь неполюбил же его. Приходи ко мне, князь. Мы эти штиблетишки-то с тебя поснимаем,одену тебя в кунью шубу в первейшую; фрак тебе сошью первейший, жилетку белую,али какую хошь, денег полны карманы набью и.. поедем к Настасье Филипповне!Придешь, али нет?

— Внимайте, князь Лев Николаевич! — внушительно иторжественно подхватил Лебедев. — Ой, не упускайте! Ой, не упускайте!..

Князь Мышкин привстал, вежливо протянул Рогожину руку илюбезно сказал ему:

— С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю зато, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею.Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились и особенно, когдапро подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились,хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанное мне платье и зашубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меняв настоящую минуту почти ни копейки нет.

— Деньги будут, к вечеру будут, приходи!

— Будут, будут, — подхватил чиновник, — к вечеру до зари ещебудут!

— А до женского пола вы, князь, охотник большой? Сказывайтераньше!

— Я н-н-нет! Я ведь… Вы, может быть, не знаете, я ведь поприрожденной болезни моей даже совсем женщин не знаю.

— Ну, коли так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь,выходишь юродивый, и таких как ты бог любит!

— И таких господь бог любит, — подхватил чиновник.

— А ты ступай за мной, строка, — сказал Рогожин Лебедеву, ивсе вышли за вагона.

Лебедев кончил тем, что достиг своего. Скоро шумная ватагаудалилась по направлению к Вознесенскому проспекту. Князю надо было повернуть кЛитейной. Было сыро и мокро; князь расспросил прохожих, — до концапредстоявшего ему пути выходило версты три, и он решился взять извозчика.

Генерал Епанчин жил в собственном своем доме, несколько встороне от Литейной, к Спасу Преображения. Кроме этого (превосходного) дома,пять шестых которого отдавались в наем, генерал Епанчин имел еще огромный домна Садовой, приносивший тоже чрезвычайный доход. Кроме этих двух домов, у негобыло под самым Петербургом весьма выгодное и значительное поместье; была еще вПетербургском уезде какая-то фабрика. В старину генерал Епанчин, как всемизвестно было, участвовал в откупах. Ныне он участвовал и имел весьмазначительный голос в некоторых солидных акционерных компаниях. Слыл ончеловеком с большими деньгами, с большими занятиями и с большими связями. Виных местах он сумел сделаться совершенно необходимым, между прочим и на своейслужбе. А между тем известно тоже было, что Иван Федорович Епанчин — человекбез образования и происходит из солдатских детей; последнее, без сомнения,только к чести его могло относиться, но генерал, хоть и умный был человек, былтоже не без маленьких, весьма простительных слабостей и не любил иных намеков.Но умный и ловкий человек он был бесспорно. Он, например, имел систему невыставляться, где надо стушевываться, и его многие ценили именно за егопростоту, именно за то, что он знал всегда свое место. А между тем, если бы тольковедали эти судьи, что происходило иногда на душе у Ивана Федоровича, так хорошознавшего свое место! Хоть и действительно он имел и практику, и опыт вжитейских делах, и некоторые, очень замечательные способности, но он любилвыставлять себя более исполнителем чужой идеи, чем с своим царем в голове,человеком “без лести преданным” и — куда не идет век? — даже русским исердечным. В последнем отношении с ним приключилось даже несколько забавныханекдотов; но генерал никогда не унывал, даже и при самых забавных анекдотах; ктому же и везло ему, даже в картах, а он играл по чрезвычайно большой и даже снамерением не только не хотел скрывать эту свою маленькую будто бы слабость ккартишкам, так существенно и во многих случаях ему пригождавшуюся, но и выставлялее. Общества он был смешанного разумеется, во всяком случае “тузового”. Но всёбыло впереди, время терпело, время всё терпело, и всё должно было придтисовременем и своим чередом. Да и летами генерал Епанчин был еще, как говорится,в самом соку, то-есть пятидесяти шести лет и никак не более, что во всякомслучае составляет возраст цветущий, возраст, с которого, по-настоящему,начинается истинная жизнь. Здоровье, цвет лица, крепкие, хотя и черные зубы,коренастое, плотное сложение, озабоченное выражение физиономии по утру наслужбе, веселое в вечеру за картами или у его сиятельства, — всё способствовалонастоящим и грядущим успехам и устилало жизнь его превосходительства розами.

Генерал обладал цветущим семейством. Правда, тут уже не всёбыли розы, но было за то и много такого, на чем давно уже начали серьезно исердечно сосредоточиваться главнейшие надежды и цели его превосходительства. Даи что, какая цель в жизни важнее и святее целей родительских? К чемуприкрепиться, как не к семейству? Семейство генерала состояло из супруги и трехвзрослых дочерей. Женился генерал еще очень давно, еще будучи в чине поручика,на девице почти одного с ним возраста, не обладавшей ни красотой, ниобразованием, за которою он взял всего только пятьдесят душ, — правда и послужившихк основанию его дальнейшей фортуны. Но генерал никогда не роптал впоследствиина свой ранний брак, никогда не третировал его как увлечение нерассчетливойюности и супругу свою до того уважал и до того иногда боялся ее, что дажелюбил. Генеральша была из княжеского рода Мышкиных, рода хотя и не блестящего,но весьма древнего, и за свое происхождение весьма уважала себя. Некто изтогдашних влиятельных лиц, один из тех покровителей, которым покровительство,впрочем, ничего не стоит, согласился заинтересоваться браком молодой княжны. Онотворил калитку молодому офицеру, и толкнул его в ход, а тому даже и не толчка,а только разве одного взгляда надо было, — не пропал бы даром! За немногимиисключениями, супруги прожили всё время своего долгого юбилея согласно. Еще вочень молодых летах своих, генеральша умела найти себе, как урожденная княжна ипоследняя в роде, а может быть и по личным качествам, некоторых очень высокихпокровительниц. Впоследствии, при богатстве и служебном значении своегосупруга, она начала в этом высшем кругу даже несколько и освоиваться.

В эти последние годы подросли и созрели все три генеральскиедочери, Александра, Аделаида и Аглая. Правда, все три были только Епанчины, нопо матери роду княжеского, с приданым не малым, с родителем, претендующимвпоследствии, может быть, и на очень высокое место и, что тоже довольно важно,— все три были замечательно хороши собой, не исключая и старшей, Александры,которой уже минуло двадцать пять лет. Средней было двадцать три года, а младшей,Аглае, только что исполнилось двадцать. Эта младшая была даже совсем красавицаи начинала в свете обращать на себя большое внимание. Но и это было еще не всё:все три отличались образованием, умом и талантами. Известно было, что онизамечательно любили друг друга, и одна другую поддерживали. Упоминалось даже окаких-то будто бы пожертвованиях двух старших в пользу общего домашнего идола —младшей. В обществе они не только не любили выставляться, но даже были слишкомскромны. Никто не мог их упрекнуть в высокомерии и заносчивости, а между темзнали, что они горды и цену себе понимают. Старшая была музыкантша, средняябыла замечательный живописец; но об этом почти никто не знал многие годы, иобнаружилось это только в самое последнее время, да и то нечаянно. Однимсловом, про них говорилось чрезвычайно много похвального. Но были инедоброжелатели. С ужасом говорилось о том, сколько книг они прочитали. Замужони не торопились; известным кругом общества хотя и дорожили, но всё же неочень. Это тем более было замечательно, что все знали направление, характер,цели и желания их родителя.