Было уже около одиннадцати часов, когда князь позвонил вквартиру генерала. Генерал жил во втором этаже и занимал помещение повозможности скромное, хотя и пропорциональное своему значению. Князю отворилливрейный слуга, и ему долго нужно было объясняться с этим человеком, с самогоначала посмотревшим на него и на его узелок подозрительно. Наконец, нанеоднократное и точное заявление, что он действительно князь Мышкин, и что емунепременно надо видеть генерала по делу необходимому, недоумевающий человекпрепроводил его рядом, в маленькую переднюю, перед самою приемной, у кабинета,и сдал его с рук на руки другому человеку, дежурившему по утрам в этой переднейи докладывавшему генералу о посетителях. Этот другой человек был во фраке, имелза сорок лет и озабоченную физиономию и был специальный, кабинетный прислужники докладчик его превосходительства, вследствие чего и знал себе цену.

— Подождите в приемной, а узелок здесь оставьте, —проговорил он, неторопливо и важно усаживаясь в свое кресло и с строгимудивлением посматривая на князя, расположившегося тут же рядом подле него настуле, с своим узелком в руках.

— Если позволите, — сказал князь, — я бы подождал лучшездесь с вами, а там что ж мне одному?

— В передней вам не стать, потому вы посетитель, иначегость. Вам к самому генералу?

Лакей, видимо, не мог примириться с мыслью впустить такогопосетителя и еще раз решился спросить его.

— Да, у меня дело… — начал было князь.

— Я вас не спрашиваю какое именно дело, — мое дело только обвас доложить. А без секретаря, я сказал, докладывать о вас не пойду.

Подозрительность этого человека, казалось, всё более и болееувеличивалась; слишком уж князь не подходил под разряд вседневных посетителей,и хотя генералу довольно часто, чуть не ежедневно, в известный час приходилосьпринимать, особенно по делам, иногда даже очень разнообразных гостей, нонесмотря на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер был в большомсомнении; посредничество секретаря для доклада было необходимо.

— Да вы точно… из-за границы? — как-то невольно спросил оннаконец — и сбился; он хотел, может быть, спросить: “Да вы точно князь Мышкин?”

— Да, сейчас только из вагона. Мне кажется, вы хотелиспросить: точно ли я князь Мышкин? да не спросили из вежливости.

— Гм… — промычал удивленный лакей.

— Уверяю вас, что я не солгал вам, и вы отвечать за меня небудете. А что я в таком виде и с узелком, то тут удивляться нечего: в настоящеевремя мои обстоятельства неказисты.

— Гм. Я опасаюсь не того, видите ли. Доложить я обязан, и квам выйдет секретарь, окромя если вы… Вот то-то вот и есть, что окромя. Вы непо бедности просить к генералу, осмелюсь, если можно узнать?

— О, нет, в этом будьте совершенно удостоверены. У менядругое дело.

— Вы меня извините, а я на вас глядя спросил. Подождитесекретаря; сам теперь занят с полковником, а затем придет и секретарь…компанейский.

— Стало быть, если долго ждать, то я бы вас попросил: нельзяли здесь где-нибудь покурить? У меня трубка и табак с собой.

— По-ку-рить? — с презрительным недоумением вскинул на негоглаза камердинер, как бы всё еще не веря ушам; — покурить? Нет, здесь вамнельзя покурить, а к тому же вам стыдно и в мыслях это содержать. Хе… чудно-с!

— О, я ведь не в этой комнате просил; я ведь знаю; а я бывышел куда-нибудь, где бы вы указали, потому я привык, а вот уж часа три некурил. Впрочем, как вам угодно и, знаете, есть пословица: в чужой монастырь…

— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почтиневольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а вприемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меняспросится… Да вы что же у нас жить что ли намерены? — прибавил он, еще разнакосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.

— Нет, не думаю. Даже если б и пригласили, так не останусь.Я просто познакомиться только приехал и больше ничего.

— Как? Познакомиться? — с удивлением и с утроенноюподозрительностью спросил камердинер: — как же вы сказали сперва, что по делу?

— О, почти не по делу! То-есть, если хотите, и есть однодело, так только совета спросить, но я главное, чтоб отрекомендоваться, потомуя князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжен Мышкиных, икроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.

— Так вы еще и родственник? — встрепенулся уже почти совсемиспуганный лакей.

— И это почти что нет. Впрочем, если натягивать, конечно,родственники, но до того отдаленные, что, по-настоящему, и считаться даженельзя. Я раз обращался к генеральше из-за границы с письмом, но она мне неответила. Я всё-таки почел нужным завязать сношения по возвращении. Вам же всёэто теперь объясняю, чтобы вы не сомневались, потому вижу, вы всё ещебеспокоитесь: доложите, что князь Мышкин, и уж в самом докладе причина моегопосещения видна будет. Примут — хорошо, не примут — тоже, может быть, оченьхорошо. Только не могут, кажется, не принять: генеральша уж конечно захочетвидеть старшего и единственного представителя своего рода, а она породу своюочень ценит, как я об ней в точности слышал.

Казалось бы, разговор князя был самый простой; но чем он былпроще, тем и становился в настоящем случае нелепее, и опытный камердинер не могне почувствовать что-то, что совершенно прилично человеку с человеком исовершенно неприлично гостю с человеком. А так как люди гораздо умнее, чемобыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тутдва дела: или князь так какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедностьпросить, или князь просто дурачек и амбиции не имеет, потому что умный князь ис амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, астало быть, и в том и в другом случае, не пришлось бы за него отвечать?

— А всё-таки вам в приемную бы пожаловать, — заметил он повозможности настойчивее.

— Да вот сидел бы там, так вам бы всего и не объяснил, —весело засмеялся князь, — а, стало быть, вы всё еще беспокоились бы, глядя намой плащ и узелок. А теперь вам, может, и секретаря ждать нечего, а пойти бы идоложить самим.

— Я посетителя такого как вы без секретаря доложить не могу,а к тому же и сами, особливо давеча, заказали их не тревожить ни для кого, покатам полковник, а Гаврила Ардалионыч без доклада идет.

— Чиновник-то?

— Гаврила-то Ардалионыч? Нет. Он в Компании от себя служит.Узелок-то постановьте хоть вон сюда.

— Я уж об этом думал; если позволите. И знаете, сниму я иплащ?

— Конечно, не в плаще же входить к нему.

Князь встал, поспешно снял с себя плащ и остался в довольноприличном и ловко сшитом, хотя и поношенном уже пиджаке. По жилету шла стальнаяцепочка. На цепочке оказались женевские серебряные часы.