Ну и пристало ли такому значительному человеку являться наЗаоблачный кряж в заляпанных грязью штанах и падающим с ног от усталости?.. Нив коем случае. Горцы – варвары. Они должны сразу понять, что их святилищенавестил великий муж, посвящённый воистину единственной веры. Веры, передкоторой всё варварское великолепие их молельни должно уподобиться пыли,развеваемой ветром.

И потому Хономер вёз с собой хороший шатёр, добротные ложа изапас снеди, который позволит не прибегать к итигульскому гостеприимству. И ещёкниги. Чтобы не прерывать обычных занятий, да заодно показать невежественномународцу облик учёности.

Пусть видят дикие итигулы – вот человек, уповающий не надухов снегов и скал, а на Богов, которые поистине достойны всяческого упования!Хономер давно усвоил: с каждым племенем нужно разговаривать на его языке.Каждому народу или отдельному смертному следует открывать ту грань величияБлизнецов, которую он способен уразуметь. Вот тогда будет толк. Если же, ни счем не считаясь, переть силой на силу – тут любой, соприкасавшийся с кан-киро,подтвердит: добра не получится…

…Увы, покамест было очень похоже, что местные горные духивсего менее склонны были уважать Богов-Близнецов, а уж о благородном кан-киро ивовсе ни малейшего понятия не имели. Как только караван Хономера покинулнепосредственные окрестности Тин-Вилены и стало совсем несподручно возвращатьсяиз-за погоды – тут-то и сделались небывалые для летней поры холода. Зарядил нудныйдождь, присущий скорее осени, нежели лету, как раз переживавшему полныйрасцвет. Ригномер положительно не узнавал знакомой дороги. Пелены моросящейсырости не давали рассмотреть ничего далее сотни шагов. Хономер горбился вседле, под кожаным плащом, пропитанным от дождя особой смесью масла и воска, ихмуро думал о том, что повыше в горах вполне мог залечь снег. Хотя в вершиннуюлетнюю пору снега на проезжих перевалах не водилось даже на памяти стариков.

С гривы лошади Хономера стекала вода. Лошадь вяло плеласьвперёд, шерсть на её ногах была тускло-бурой от сплошной грязи. И сухогопривала впереди отнюдь не предвиделось.

А ведь это была хорошая, удобная, давно известная дорога,позволявшая без больших хлопот перевалить окраинную гряду Засечного кряжа ипопасть на возвышенное плоскогорье, называемое Алайдор. Перебравшись черезнего, путешественник оказывался уже в настоящих горах, на пороге страныигитулов. “Под сенью Харан Кииpa”, как принято было у них говорить. Обдумывая иготовя поездку, Хономер нимало не сомневался, что уж до Алайдора-то доберётсябез особых хлопот. И почему бы нет? Состоятельные тин-виленцы ездили на Алайдорохотиться на горбоносых горных оленей и даже не нанимали проводников. Он и сам,особенно в первые годы, неоднократно поднимался на плоскогорье и хорошо помнилдорогу…

…Или ему казалось, будто он хорошо помнил её. Хономерсмотрел по сторонам и всё более приходил к выводу, что они заблудились. Как нимало вероятно на первый взгляд это выглядело. Дорога была всего одна, берегомбыстрой реки, бежавшей вниз с Алайдора. Не имелось даже ни единой развилки,чтобы свернуть на ней не туда. Они и не сворачивали. Да и река – вон она,бьётся и грохочет внизу, вздувшись от непрестанных дождей… Тем не менее Хономерникак не мог отделаться от крайне малоприятного ощущения. Он сбился с пути. Егокараван забрёл не туда. И будет вечно блуждать в сером дождевом сумраке, иновые путешественники будут предостерегать друг друга от встречи с вереницейпризрачных всадников: дурная примета…

Вот это уже были совсем неподобные мысли и суеверные страхи,ни в коем случае не достойные Избранного Ученика! Хономер сурово упрекнул себяв малодушии и вознёс прочувствованную молитву Близнецам, испрашивая духовнойподдержки. Не помогло.

Зато с низко надвинувшихся небес, словно в насмешку,хлопьями повалил мокрый снег. Липкий, тяжёлый и невыносимо холодный. РукиХономера, державшие повод и без того замёрзшие, начали попросту леденеть – такчто перестали слушаться пальцы. Это было последней каплей. Он оглянулся и потребовалк себе проводника. “Вожака”, как принято было говорить в Шо-Ситайне.

Проводником же у него был Ригномер Бойцовый Петух. Тотсамый. Он был редкостным болтуном и задирой, но – что есть, того не отнимешь –тропы Заоблачного кряжа знал лучше многих. Правда, до сего дня Ригномер ни разуне нанимался в проводники. Не было надобности. И так неплохо жил, торгуяпомаленьку у горцев знаменитые шерстяные ткани. В этом году торговля уРигномера не ладилась, хоть ты плачь. Итигулы либо просто отказывались с ним разговаривать,либо цену заламывали такую, что, по мнению Бойцового Петуха, их родные снегадолжны были бы покраснеть со стыда. Горцы, однако, не краснели. А вот Ригномерзаскучал, опустил перья – и крепко задумался, чем станет кормиться. И это былохорошо, что у него водились счёты как с итигулами, так и с молодым Волком,нынешним Наставником учеников кан-киро. Тот лучше служит, кто ждёт, что службадаст ему возможность поквитаться с обидчиками…

Проводник подошёл к стремени Хономера и вопросительно снизувверх посмотрел на жреца. Ригномер шёл на своих двоих от самой Тин-Вилены,являя ещё одну знаменательную черту сегванского племени. Потомки давно осевшихна Берегу вполне пристрастились к верховой езде и успели даже вывестисобственную породу боевых лошадей. А вот среди недавно покинувших Острованемало было таких, кто вообще не признавал седла. К числу этих последних ипринадлежал Ригномер. Правду сказать, утомить Бойцового Петуха было оченьнепросто.

– Сколько ещё до Алайдора? – мрачно осведомилсяХономер. Его так и подмывало спросить, не ошиблись ли они дорогой, но онудержался, хоть и не без труда.

Ригномер провёл рукой по усам, досадливо отряхнул с ладониталую жижу и ответил:

– Было бы вёдро, сказал бы – два дневных перехода. Втакую погоду хорошо если получится дойти за трое суток, а не за четверо.

Хономер про себя застонал. Внешне, однако, он ничем не выдалразочарования, лишь кивнул, не переменившись в лице, и толкнул пятками лошадь,надумавшую было вовсе остановиться. С надвинутого капюшона при этом сползизрядный пласт снега, успевший налипнуть и залечь, словно собираясь остатьсятам навсегда. Хономера вдруг посетило пренеприятнейшее видение своегособственного бездыханного тела, замёрзшего, скрюченного в последнем убежищегде-то за камнем и постепенно заметаемого снегом, переставшим подтаивать…

Он вздрогнул, передёрнув плечами – то ли от холода, то липрогоняя мимолётную тень неуверенности. И поехал вперёд, на каждом шагу понукаяконя.

* * *

Когда Волкодав наконец увидел этих людей, он понял, чтопонапрасну оклеветал себя, решив некоторое время назад, будто подрастратилспособность угадывать чётко вражеские намерения ещё прежде, чем сам врагпокажется на глаза. Нет, похоже, с ним самим всё обстояло как прежде. Дело былов обитателях острова. Когда они перестали таиться и показались из-за камней,Волкодав в первый миг даже усомнился, а следовало ли причислять их к родулюдскому – или, может, к одному из племён иной, внечеловеческой крови, вроденардарских тальбов либо дайне, соседей и друзей вельхов?.. Между скаламимелькали низкорослые, сгорбленные силуэты, издали казавшиеся равномерномохнатыми, причём мех производил впечатление не заёмного, а родного.