Его мать выглядела очень даже ничего себе. Высокая, статная,со смеющимися: глазами, она привлекала к себе внимание, и это ей нравилось.Наверное, когда ей стукнет восемьдесят, она все равно будет подкрашивать губы итратить три часа на то, чтобы подобрать к костюму подходящий шарфик.

Они стояли возле новенького, недавно возведённого особнячкаи, задрав головы, обозревали фасад. Даже прикладывали ладони ко лбу козырьком,чтобы лучше видеть все нюансы. Антон Парамонов переживал свою радость молча, амать постоянно похлопывала его по спине и говорила какие-то приятные слова.

— Твоё собственное дело, — заключила она судовольствием. — Жаль, что твой отец этого не видит.

— Он в меня никогда не верил, — отрезалАнтон.

— Поэтому особенно жаль, — усмехнулась мать ипервой направилась к машине. — У тебя, кажется, нет шофёра, ты водишьсам?

— Сам, сам, — проворчал он. — Яведь не чемодан, чтобы меня возили на заднем сиденье.

Антону было тридцать с хвостом, и ему очень нравилась жизнь,которую он вел. Он любил работать, и был горд тем, что эта любовь принеслаплоды. Подождав, пока мать усядется, он потребовал, чтобы она пристегнуласьремнем безопасности. Потом вырулил со стоянки на улицу и медленно поехал вдольтротуара. Через дорогу от его особнячка громоздилось современное многоэтажноездание, поделённое между крупными и мелкими фирмами. Большинство работниковзавершили трудовой день еще в шесть часов, а остальная офисная братия как разсейчас высыпала на улицу и растянулась по тротуару длинной вереницей.

Город изо всех сил боролся с чудесным летним вечером,подаренным природой. Сладкий воздух пропитался автомобильными выхлопами, редкостоящие липы свирепо поглощали углекислый газ, но это не приносило ощутимыхрезультатов. Было шумно, пыльно и душно. Машины похрипывали, раздражённо тычасьдруг в друга на светофорах. Люди с одинаково озабоченными лицами стремились кметро с такой целеустремлённостью, как будто слышали из-под земли таинственныйзов.

— Мам, видишь ту женщину? — спросил Антон,притормозив и неопределённо мотнув головой.

По тротуару дефилировало множество женщин, но его матьмгновенно опознала ту самую, о которой шла речь. На ее взгляд, ничегоособенного. А впрочем…

— Какую? Вот эту? В сером костюме, да?

У матери был легкомысленный тон. Она ожидала, что сын сейчассделает какое-нибудь шутливое замечание. Он обожал цепляться к девицам ивыносить каждой «приговор, не подлежащий обжалованию».

— Эту.

— Да, вижу.

— И как она тебе?

— Ну… Как, как? — Мать быстро посмотрела насобственное чадо и с энтузиазмом добавила: — Нравится! А что?

Антон улыбнулся, нажал на газ и помчался к перекрёстку,бросив довольный взгляд в зеркальце заднего вида.

— У меня с ней роман.

Мать молниеносно развернулась, но было уже поздно, ониотъехали слишком далеко, и рассмотреть избранницу сына как следует непредставлялось возможным.

— Почему ты не посадил ее вмашину?! — возмутилась она, всплеснув руками.

Антон хмыкнул и пояснил:

— Она бы не села. Дело в том, что мы еще незнакомы. Ядаже не знаю, как ее зовут.

— А как же ты говоришь, что у тебя с нейроман? — опешила мать.

— Это правда. У меня — с ней. Это одностороннийроман. Из окна моего кабинета видно ее рабочее место. Полагаю, она секретарша.Вся ее жизнь — по будням, разумеется, — у меня как на ладони. Яподумал, что мне нужно жениться на ней.

— Ты с ума сошёл, — отмахнулась мать, решив,что он валяет дурака. Но потом все-таки добавила: — Ты должен жениться полюбви, иначе все испортишь.

— Что — все?

— Все! — отрезала мать. — Все, чтотебе в жизни нравится, будет загублено. Мечты не сбудутся. Воспоминания начнуттяготить. Появится куча проблем, которые не захочется решать. Так что подумайхорошенько.

Он думал об этом уже третий месяц. Но так и не рискнулпознакомиться с «женщиной в окне». Познакомиться — это все равно чтопотрогать руками мыльный пузырь. Или принести перо жар-птицы в научнуюлабораторию. Знакомство — своего рода заземление мечты.

— Однажды она целых три дня не выходила на работу, и ячувствовал себя несчастным, — сообщил он матери, которая толькоголовой покачала:

— Бедная девушка, она наверняка не догадывается, что заней следят. Мне кажется, это как-то неэтично.

— Но я ведь слежу за ней не из корыстных соображений.Кроме того, не вторгаюсь в ее личное пространство. Мои устремления чисты иромантичны. И я бы не назвал ее девушкой, ма. Она, вероятно, моя ровесница.

— Тогда она может быть замужем.

Антон некоторое время раздумывал, потом покачал головой:

— Нет, она не замужем. И у нее нет детей.

— Тогда хорошо. — Мать мечтательно вздохнулаи добавила: — Несмотря ни на что, мне нравится, что у тебя приключение.

Антон не стал вдаваться в подробности. Наверное, это можносчитать игрой. Он состоялся, в его жизни было все, кроме, пожалуй, романтики.Молодость ускользала, унося с собой остроту чувств и впечатлений. В какой-томомент ему захотелось встряхнуться, начать что-то новое, необыкновенное… И тутон увидел ее.

Это словечко — приключение! — всплыло в его

сознании на следующий день, когда все случилось. Онвозвратился в офис после деловой встречи и пешком взлетел на третий этаж,провожаемый восхищёнными взглядами женского технического персонала. Молодойнеженатый шеф, статный, элегантный, с шапкой кудрявых светлых волос, будоражилвоображение как юных, так и уже начавших увядать барышень. Антону нравилось,что с его появлением ритм жизни на фирме не меняется, никто не начинает мелкосуетиться и изображать бурную деятельность.

Только помощница Ирина, когда он появился в приземной,поспешно поднялась на ноги. Да и то лишь для того, чтобы успеть подсунуть емуна подпись срочные бумаги. Впрочем, ей это не удалось: он отмахнулся от бумаг изахлопнул за собой дверь кабинета. Подошел к столу, швырнул в кресло портфель исразу же повернулся к окну.

И замер.

Он сразу увидел ее — бледную и испуганную. Его кабинетнаходился на третьем этаже, а ее — на втором, прямо напротив, Она никогдане закрывала жалюзи и часто смотрела в окно, только не вверх, а вниз, на улицу.Кажется, ей нравилось разглядывать пешеходов.

Кроме нее, в комнате находились два бугая, оба стриженныепод машинку и оба в гавайках — с таким же весёлым рисунком, как занавескиу Антона на даче. Один из них притиснул секретаршу к стене, сжав у нее на горлеогромную лапищу — даже издали были видны красные костяшки. То и дело онвстряхивал бедняжку и что-то говорил ей прямо в лицо — она морщилась иплотно сжимала губы. Потом вдруг бугай замахнулся, и у Антона потемнело вглазах.