не менее, эти реформы были уже необратимы, российский народ обрел беспрецедентные в истории страны политические права и свободы, и не только в теории, но и на практике. Дума, хотя власти различными манипуляциями обеспечивали там проправительственное большинство, постепенно превращалась в работоспособный парламент, свобода печати, хотя и стеснялась, все же существовала, происходил бурный рост политических партий, в том числе оппозиционных и радикальных.

Однако острая критика Бэринга в адрес властей, судя по всему, связана и с тревогой за судьбу столь любимой им России, с его неприятием революционных потрясений и поддержкой мирного, эволюционного пути развития. Беспокойство из-за хрупкости воцарившейся в стране стабильности после «революционного движения» 1905–1907 годов проявляется, в частности, в такой его фразе: «Пока „сверху“ не будет что-то сделано, чтобы исправить такое положение вещей, тлеющие угли недовольства, как я уже говорил, никогда не остынут, и в конечном итоге могут вызвать пожар весьма тревожного масштаба»[28]. Эту мысль он в разных формулировках неоднократно повторяет в разных главах книги, и со справедливостью подобных предостережений трудно поспорить.

Впрочем, в сложившейся ситуации он винит не только правящую верхушку. В главе о русской интеллигенции, в недрах которой зародилось революционное движение и которая приобрела после создания Думы большое политическое влияние, он отмечает присущие этому «среднему классу», и прежде всего его наиболее многочисленной «полуобразованной» части, тем, кто «быстро, но поверхностно впитал идеи, витающие в воздухе по всей Европе», мировоззренческие изъяны — прежде всего поверхностный атеизм и религиозный «индифферентизм». «Быстро усвоенные знания „обо всем понемножку“ оказались опасными: они порождают в голове человека „винегрет“ из незрелой философии и поверхностного нигилизма, превращающийся в навсегда застывшие догмы». Эти полуобразованные интеллигенты «не взрослеют интеллектуально. Они достигают стадии бунтарского и разрушительного отрицания и на этом останавливаются». Единственно возможные политические доктрины для них — это социализм или анархизм. «Если кто-то не является социалистом или анархистом, он — черносотенец, реакционер. Любой образованный человек, который верит в Бога и ходит в церковь, в глазах полуобразованных тоже черносотенец — фанатик, антисемит, обскурант»[29]. Таким образом, консервативные власти и радикальная интеллигенция находятся в постоянном конфликте, с двух сторон «раскачивая лодку».

Радикализму и атеизму «полуобразованных» интеллигентов Бэринг противопоставляет мировоззрение крестьян, главная черта которого — глубокая религиозность, основанная «на здравом смысле». Именно здравый смысл, по его мнению, помешал крестьянам попросту захватить помещичьи земли в 1905 году: они «смутно осознавали или „нутром чуяли“, что единственным непосредственным результатом такого захвата будет повальная анархия». Природное здравомыслие подсказало крестьянину, «что настаивать следует на частичной продаже земли, арендуемой у помещиков, и пока удовлетвориться этим»[30].

Однако политика — все же не главное в книге Бэринга. В центре его повествования — русский человек, его национальный характер. Россия, пишет он, не состоит «исключительно из нигилистов и полицейских», как можно было бы подумать, знакомясь с ее жизнью по статьям западной прессы. Это и не страна «сплошного уныния», как может показаться западному читателю по произведениям русской литературы. Иностранца, приехавшего в Россию, поражает прежде всего «жизнерадостность ее народа и незлобивый юмор простых людей». У русской жизни есть и «не просто приятная, но необычайно светлая сторона — та „светлая душа“, о которой говорит русский поэт». Типичный русский, по его мнению, «образован, жизнерадостен, общителен, необычайно дружелюбен, гостеприимен, разговорчив, экспансивен, добродушен и доброжелателен. В России вы часто слышите такое определение русского характера — „широкая натура“. Это означает, что русский щедр, безудержен, незаносчив и добр. Потрясающее качество типичного русского — добродушие и даже великодушие»[31].

Именно с характером русского человека связан главный политический тезис Бэринга: «типичный русский… — не герой, не гений, не подлец и не эстет. Но в конечном итоге именно его мнение имеет значение. Без его согласия и помощи никакие великие перемены в истории России были бы невозможны»[32]. Именно это «молчаливое большинство» сначала присоединилось к революционным требованиям и добилось реформ, а затем, ужаснувшись наступившему в стране хаосу, отвернулось от революционеров. Поэтому «торжество политической свободы в России будет зависеть не от динамита и самопожертвования революционеров… и не от действий государственных мужей… а от воли и желания среднего человека. В тот день, когда средний человек по-настоящему возжелает политической свободы, он ее получит»[33]. Естественно, Бэринг здесь опять же имеет в виду мирный, реформаторский путь.

В последней главе с красноречивым названием «Очарование России» Бэринг подводит итог высказанному в книге. Он говорит о скромном обаянии русской природы, прелести русской народной песни, а затем использует любопытный прием: от имени воображаемого «адвоката дьявола» приводит длинный перечень недостатков и изъянов русской жизни, русского характера, политического устройства, какими их видит человек с Запада. Стоит лишь отметить, что в российской публицистике это «обвинительное заключение» часто преподносится как позиция самого Бэринга. Но это не так. Часть этих обвинений, поясняет он, полностью несправедлива, часть справедлива с большими оговорками, а лишь некоторые соответствуют действительности. Впрочем, главное для Бэринга — не разбор конкретных упреков. Он предлагает дать адвокату дьявола такой ответ: «Я все это знаю, и вы при желании могли бы привести еще более веские аргументы. Я все это признаю, но, несмотря на это, а порой даже именно из-за этого Россия обладает для меня неизъяснимым очарованием. Несмотря на все, что вы сказали, я люблю эту страну, с восхищением и уважением отношусь к ее народу»[34].

Таково его собственное отношение к России: он ее не идеализирует (ну разве что немного), а просто любит: «Я вижу в ней бесчисленное множество изъянов и недостатков», но в то же время «осознал и испытал на себе следствия других качеств и добродетелей, на мой взгляд, более значимых и важных, чем все возможные изъяны вместе взятые, и таких качеств неизмеримо больше. В результате всего этого Россия обладает для меня неодолимым очарованием, а ее народ — невыразимой привлекательностью»[35]. И секрет этого очарования для Бэринга кроется в том, что «русская душа полна человеческого христианского милосердия, более теплого и глубокого, выражаемого с большей простотой и искренностью, чем все, с чем мне приходилось сталкиваться в других народах и странах»[36].

Не желая показаться наивным, создать впечатление, что, «восхищаясь их душевными качествами, я прохожу мимо их разума или подразумеваю отсутствие у них твердости, решительности и практичности… будто я внушаю им: будьте добрыми, милыми детьми. Остальное оставьте тем, кто поумнее», он указывает, что русские, несомненно,